Китаи вздрогнула от этого воспоминания, но тут же прикусила губу, заставив себя снова замереть на месте. Она подняла голову и взглянула на отца, но он смотрел вниз и сделал вид, будто ничего не заметил.
Долину под ними никогда — сколько помнил ее народ — не покрывал снег. Там всегда, даже зимой, было тепло, словно кроуч, подобно громадному диковинному зверю, согревал воздух жаром своего тела.
Теперь же в Восковом лесу царили лед и гниение. Старые мертвые деревья были покрыты чем-то коричневым и мерзким, похожим на смолу. Земля замерзла, хотя тут и там виднелись участки сгнившего кроуча. Несколько деревьев лежали на земле, а в центре леса упал и развалился курган. Его окутывала такая сильная вонь разложения, что ее почувствовали даже Китаи и ее отец.
Дорога еще некоторое время не шевелился, а затем сказал:
— Нам нужно спуститься и выяснить, что произошло.
— Я уже выяснила, — сказала Китаи.
— Делать это в одиночку было глупо, — нахмурившись, сказал ее отец.
— Из нас троих, находящихся здесь, кто чаще остальных спускался вниз и возвращался оттуда живым?
Дорога фыркнул, и его темные глаза потеплели.
— Может, ты и права. — Улыбка погасла, когда ветер и мокрый снег снова скрыли долину от их глаз. — И что ты обнаружила?
— Мертвых хранителей, — ответила она. — Мертвый кроуч. Тепла нет. Ничто не двигается. Хранители превратились в пустые оболочки. Кроуч рассыпался в пыль, когда я к нему прикасалась. — Она облизнула губы. — И кое-что еще.
— Что?
— Следы, — тихо ответила она. — В дальнем конце, из долины. На запад.
— Какие следы? — проворчал Дорога.
Китаи покачала головой:
— Старые. Может, Мараты или алеранцы. Рядом с ними я нашла много мертвых хранителей. Словно они маршировали и умирали один за другим.
— Чудовище направляется в сторону алеранцев, — прорычал Дорога.
Китаи кивнула, и на ее лице появилось беспокойство.
Дорога посмотрел на нее и спросил:
— Что еще?
— Его сумка. Рюкзак, который мальчишка с равнины потерял в Восковом лесу во время нашего состязания. Я нашла его на тропе рядом с последними мертвыми пауками, на нем еще оставался его запах. Начался дождь. И я потеряла след.
Лицо Дороги потемнело.
— Мы расскажем хозяину долины Кальдерон. Это может ничего не значить.
— А может значить. Я пойду, — сказала Китаи.
— Нет, — заявил Дорога.
— Но, отец…
— Нет, — повторил он жестче.
— А что, если оно его ищет?
Ее отец помолчал немного, а потом ответил:
— Твой алеранец умный. Быстрый. И в состоянии о себе позаботиться.
— Он маленький. И глупый. И ужасно меня раздражает, — с хмурым видом возразила Китаи.
— Храбрый. Бескорыстный.
— Слабый. В нем даже нет волшебства его народа.
— Он спас тебе жизнь, — напомнил ей Дорога.
Китаи нахмурилась еще сильнее.
— Да. Он меня раздражает.
— Даже лев сначала бывает детенышем, — улыбнувшись, сказал Дорога.
— Я могла бы сломать его пополам, — прорычала Китаи.
— Сейчас — возможно.
— Я его презираю.
— Сейчас — возможно.
— Он не имел права.
— Это не ему было решать, — покачав головой, сказал Дорога.
Китаи сложила на груди руки и заявила:
— Я его ненавижу.
— И поэтому хочешь предупредить его об опасности.
Китаи покраснела так сильно, что краска залила ее щеки и шею. Ее отец сделал вид, будто ничего не заметил.
— Сделанного не воротишь, — сказал он, повернулся к дочери и положил свою громадную руку на ее щеку, затем наклонил голову, разглядывая ее. — Мне нравятся его глаза, когда он на тебя смотрит. Они точно изумруды. Или молодая трава.
Китаи почувствовала, как на ее глаза наворачиваются слезы. Она закрыла их и поцеловала руку отца.
— Я хотела лошадь.
Дорога громко, раскатисто расхохотался.
— Твоя мать хотела льва, а получила лиса. Она никогда об этом не жалела.
— Я хочу, чтобы это ушло.
Дорога, продолжая обнимать Китаи, зашагал к гарганту.
— Это не уйдет. Ты должна встать на стражу и наблюдать.
— Я не хочу.
— Так принято у нашего народа, — напомнил ей Дорога.
— Я не хочу.
— Упрямое отродье. Ты останешься здесь до тех пор, пока в голове у тебя не прояснится.