Возможно, именно возможно, это было то, что чувствовал примарх в бою.
И я знаю, что ты сделал. Ты породил эту ненависть во мне, такую же сильную, как и любовь, от которой я все еще не могу избавиться.
Если бы у него были слезные железы, он бы зарыдал. Если бы у него была челюсть, она была бы сжата в вечной гримасе ужаса. Если бы у него были голосовые связки, они бы вибрировали в вое абсолютной, сжигающей душу муки.
Ненависть — самый мощный стимул во вселенной, и тебе нужно было дать мне такую силу, чтобы Волки никогда не оставались без защитника.
Но у Бьорна не было ничего из этого. Все, что он имел — ярость избранного сына, отверженного своим отцом. И, как галактика знала из горького опыта, эта ярость хранила только обещание смерти, разрушения, и крови, проливающейся, как слезы небес.
Очередная атака была отражена. Защитники Клыктана устало прекратили стрельбу, готовясь подсчитывать павших и раненых и оттаскивать их с передовой. Хотя бой ненадолго прекратился, в их работе не было пауз. Отделения кэрлов сменялись после короткой передышки: те, что приняли главный удар наступления, отводились в тыл, а их место занимали свежие части. Так как штурм — убийственная процессия атак и контратак — продолжался, то все смертные погибали без сна, и даже у недавно выдвинутых на позиции были медленные походки изнуренных людей. Обычная самоуверенность фенрисийских кэрлов давно исчезла, сменившись одним упорным сопротивлением.
Морек к моменту отзыва был на смене тринадцать часов. Волчий Гвардеец отдал ему приказ. Его доспех был помят и обожжен, словно он перешел вброд озеро магмы.
— Ривенмастер, — рявкнул воин, его грохочущий голос искажался сломанным вокс-устройством. — Что ты до сих пор делаешь на посту?
— Выполняю мой долг, — ответил Морек, не в состоянии придумать что-нибудь другое, его голос дрожал от утомления,
Тогда Волчий Гвардеец грубо толкнул его вверх по лестнице к тыловым позициям, мимо линий баррикад и орудийных позиций к открытому залу Клыктана.
— Твой долг — соблюдать схему очередности, — прорычал он. — Удостоверься, что твоя замена будет здесь до того, как ударит следующая волна.
И Морек, наконец, побрел с передовой, едва в состоянии поднять голову от горжета доспеха и держать ружье.
Он утратил любое понимание того, как долго длится бойня. Часы перетекали в дни, которые растягивались в длинную последовательность ужасающе жестоких боев и напряженных, изматывающих периодов ожидания. Когда мог, он урывал немного сна, но его все время было мало. В какой-то момент он неожиданно проснулся во время затишья между боями, крича что-то об ужасе, спрятанном в лабораториях телотворцев. К счастью, почти сразу начиналась битва, переключив внимание измученных кэрлов на более неотложные дела. Несмотря на удачное бегство, недостаток самоконтроля пугал его.
Когда Морек проходил через тыловые укрепления, идя в тени четырех крупных орудийных башен, он смутно осознавал движение вокруг себя. Кэрлы были повсюду: они таскали ящики с боеприпасами, доспехами и продовольствием, волочились с фронта, как он, или готовились занять позиции вместо него. Некоторые по-прежнему двигались со спокойной решимостью. Другие пошатывались на ходу, в их движениях было заметно изнеможение.
Не было похоже, чтобы кто-то из них мог уклониться от своих обязанностей и поискать себе менее опасное место. Фенрисийские ривены не имели аналогов комиссаров Имперской Гвардии. В них не было необходимости. Сама идея попытаться избежать боя ради кратковременной безопасности была такой же чуждой для духа мира смерти, как и благотворительность.
Когда Морек покинул артиллерийские позиции и вошел в громадное пространство зала, он почти натолкнулся на отделение тяжелого вооружения, спешащее на фронт. Пробормотав короткое извинение, он попятился от них, только, чтобы врезаться в штабель ящиков с сушеным мясом, предназначенным для защитников. Он неуклюже растянулся на полу, его ноги отказали, когда он попытался подняться.
Минуту он оставался в таком положении, чувствуя твердый камень под спиной, позволив соблазну, всего на мгновенье, проникнуть в его кости.
Всего на минутку. Всего на две минуты. Затем снова на ноги.
Мир вокруг него кружился, теряя фокус, и он почувствовал, как закрываются уставшие веки.
Затем он почувствовал присутствие чего-то громадного. Инстинкт сказал ему, что не обращать на него внимания станет ужасной ошибкой, и он поднялся на колени.