Затем она зашаталась, крича от боли.
Один из ее людей потянулся к ней, пытаясь поднять ее на ноги. Еще одна задержка будет фатальной — никто из отделения не сможет позволить себе ждать ее, если она упадет.
Мир Фрейи покачнулся. На мгновенье она подумала, что ее поразил лазерный луч, но затем поняла, что боль была внутренней. Как копье, пронзившее сердце, по ее телу пронеслась волна острой агонии.
— Поднимайся, хускэрл! — побуждал ее солдат, сильно дергая за доспехи.
Фрейя едва слышала его. Единственное, что она видела, было мимолетное видение гиганта в бронзовом доспехе, шагающего через огненные завесы, разрывающий все в пределах досягаемости своей ужасной хватки. Затем перед ним оказался человек, смертный, дерзко стоящий перед приближающимся адом. Он стоял между двумя волками, громадными и вырезанными из гранита. Хотя их морды застыли в рыке, они были неподвижны и бессильны.
Видение исчезло, и напряжение с яростью битвы в Печати Борека вернулось.
— Отец! — закричала она, осознав, что увидела.
Ее оружие загремело о землю, выпав из дрожащих рук. Солдат сделал последнюю попытку оттащить ее. Остальное отделение было уже во многих метрах позади, отступая под сильным огнем к назначенной точке сбора.
— Мы должны идти! — настойчиво закричал он.
— Он погиб! — она задыхалась, ее душило неведомое прежде горе. Слезы кололи ей глаза, горячие и жгучие. — Милость Всеотца, он погиб!
Тогда кэрл сдался, позволив ей упасть на камни, и побежал к своим товарищам. Фрейя опустилась на землю, не обращая внимания на бойню вокруг нее. Перед ней Волки сражались в последней, проигранной битве с безжалостным врагом. Линия сражения приближалась. Скоро она захлестнет ее, как волна, омывающая песок.
Ей было все равно. Она даже не обратила внимание. Ее мир раскололся под ее ногами, уничтоженный смертью человека, который дал ей все. Долгие дни изнеможения вдруг взяли свое, сокрушив оставшийся в ней дух.
Он погиб.
И когда оборону у Печати Борека, в конце концов, прорвали, а десантники-предатели, наконец, пошли на штурм великого бастиона у основания цитадели Русса, Фрейя Морекборн, свирепая дочь и воин Фенриса, упала на камни, безразличная ко всему, кроме видения смерти.
Она оставалась там, пока на нее не упала тень. Тень одного из многих могучих воинов, которые пришли в Этт с одной целью — убивать. Когда он навел свое оружие, она даже не подняла голову.
Магнус стоял в Клыктане. Его мантия была охвачена огнем, который медленно затухал, как и убывал триумф от его восхождения. По огромному пространству все еще разносилось эхо стихающей огненной бури, но орудийные вспышки давно исчезли. Пол был устлан телами и расколотыми орудийными ящиками, которые частично скрывали стелющиеся по нему рваные клубы дыма. Фреки и Гери были разбиты, их конечности лежали среди обломков баррикад, как сгоревшие приношения.
По широкому пространству каменного пола двигались в плотном строю отделения рубрикаторов, готовясь к броску наверх. Стража Шпиля была занята демонтажем оставшихся укреплений и ремонтом самых серьезных повреждений лестницы. После ее падения верхние уровни Клыка лежали открытыми.
Магнус знал, что должен сделать. Он разрушит шахты и туннели, направляясь к самой вершине и прокладывая огненный путь через содрогающуюся гору. Затем он ворвется на вершину, приняв образ повелителя разрушения, и будет смотреть, как его сыновья разрывают на части остатки цитадели. Разрушение будет полным и непоправимым, подходящим ответом на опустошение Тизки. К моменту его ухода, Клык будет пустыми, непригодными для жилья руинами.
Но пока он отложит это. Оставалось одно дело в Клыктане, то, что он предвкушал многие столетия.
Магнус подошел к гигантской статуе Русса.
Он должен был согласиться — образ обладал большой схожестью. Беспощадная энергия его генетического брата была идеально отображена. Приблизившись к статуе, Магнус вытянулся в росте. Когда он остановился перед изваянием, его голова была на той же высоте. Они стояли лицом к лицу, как на Просперо. Магнус посмотрел в невидящие глаза своего старого врага и улыбнулся.
— Ты помнишь, что сказал мне, брат?
Магнус говорил вслух, его голос был отчетлив и могуч. Пальцы судорожно вцепились в бока, жаждущие того, что должно случится.
— Ты помнишь, что сказал мне, когда мы сражались перед пирамидой Фотепа? Помнишь ли ты сказанные тобой слова? Я помню. Твое лицо было искажено. Только представьте Повелителя Волков, чья свирепость исказилась в печаль. И все же ты выполнил свой долг до конца. Ты всегда делал то, о чем тебя просили. Такой верный. Такой упорный. Воистину, ты — цепной пес Императора.