Леман Русс ушел, не сказав почему, отправившись в космос, как делал всегда, не думая ни об опасностях, ни о тех, кого оставил.
Бьорн крутанулся вокруг своей оси, расплющив когтем десантника-рубриката и швырнув его в воздух. Когда тело рухнуло на землю, в игру вступили звери, когтями раздирая пустой доспех. Тем временем Бьорн взялся за две другие цели, пробивая дыры в керамите и разрезая стальные ребра, словно масло.
Знаешь ли ты, как меня разозлило то, что ты так никогда и не объяснился?
Гигант сражался иначе, когда был жив. Тогда, много жизней назад, он бросался в битву с Богударом, Ойе и Двумя Мечами, и их вюрды были сплетены крепче, чем трос дросселя. Нынешние Волки перерезают нити жизни с тем же мастерством и величием, что и прежние. Но это не то же самое. Бьорн знал, что галактика постарела, а он нет. Ему не место здесь, с горячими щенками, что унаследовали Этт.
Думаю, ты знал. Ты знал, что я буду ненавидеть это. Знал, что каждое мгновение обернется для меня пыткой.
Колдун подобрался ближе, наполовину скрывшись за рядами предателей-десантников. Разжигая в ладонях малефикарум и вызывая шары пламени, он готовился броситься в бой.
Бьорн с презрением отметил колдуна. Или, по крайней мере, его разум испытал презрение. Возможно, эмоции и отражались на изуродованном лице, погруженном в жидкость и сморщенном от безжалостного времени. Но они оставались скрыты защитной маской.
И это превыше всего остального заставляет меня верить, что ты по какой-то причине скрыл от меня правду.
Он сделал один широкий шаг, качнувшись назад, и разрядил пушку. Охваченные пламенем останки колдуна исчезли в вихре взрывов. Бьорн продолжал стрелять, изливая всю ненависть, усталость и боль на изуродованного предателя. Когда дредноут наконец остановился, ища новую цель, доспехи жертвы превратились в раскаленную лужицу шипящего углероводорода.
Этот гнев, это предательство. Вот что поддерживает во мне жизнь.
Звери держались рядом с гигантом, отрывая голову любому врагу, что приближался слишком близко, но при этом не мешая Бьорну пользоваться при необходимости оружием ближнего боя. Они яростно бросались в битву, будучи созданы для нее, соперничая в сверхъестественной ловкости с Волками. Бьорн знал, насколько они способны к таким вещам и почему их создали. Немногие знали об этом.
Я любил тебя, как никто из твоих сыновей. И ты об этом знал.
Бьорн рассеянно заметил, что его товарищ-дредноут Хротгар сражается в одиночку с целым отрядом десантников-рубрикатов, которых поддерживает катафракт. Рассерженный тем, что его отвлекли, Бьорн повернулся, получил данные на открытие огня и одним залпом снес боевой машине голову. Прежде чем бронзовый череп обрушился на землю, дредноут вновь атаковал, погружая когти-лезвия в свежую плоть.
— Благодарю, лорд, — прогудел по связи Хротгар.
Бьорн не ответил, слишком занятый убийствами. Именно это он делал всегда. Либо стазис, либо битва. Бессознательное состояние или ярость.
Ты знал, что я тебя возненавижу. Ты, оставивший меня этой судьбе. Я бы пронзил пелену реальности, отправился с тобой навстречу року, стоял рядом перед лицом поджидающего врага.
Его пушка заревела, опустошая ряды врага. Бьорн был непобедим, бесподобен, громаден и намного превосходил любого врага. Никто в армии Тысячи Сынов не мог даже побеспокоить его. Так же как и на Просперо, Бьорну не было равных.
Возможно, так чувствовал себя в бою и примарх.
И я знаю, что ты делал. Ты породил эту ненависть во мне, столь же сильную, как и любовь, от которой я все еще не могу избавиться.
Если бы у Бьорна были слезные железы, он бы зарыдал. Если бы было лицо, оно превратилось бы в вечную маску ужаса. Если бы сохранились голосовые связки, они бы вибрировали от воя, порожденного сжигавшей душу мукой.
Ненависть — самый мощный двигатель во вселенной, и тебе нужно было дать мне такую силу, чтобы Волки никогда не оставались без защитника.
Но у Бьорна не было ничего из этого, лишь ярость избранного сына, отвергнутого отцом. Из горького опыта галактика хорошо знала, что подобная ярость хранила лишь обещание смерти, разрушений и крови, проливающейся с небес словно слезы.
Отразили еще одну атаку. Защитники Клыктана прекратили стрельбу, подсчитывая павших и раненых и вынося их с передовой. Несмотря на передышку в бою, их работа не прекращалась ни на минуту. Отряды кэрлов сменялись после короткого отдыха. Те, кто отражал наступление врага, отводились в тыл, их место занимали свежие части. Штурм — убийственная череда атак и контрнаступлений — все продолжался, смертные не могли спать и еле держались на ногах, и даже недавно выдвинутые на позиции изнуренно волочили ноги.