Ошеломленный Россек обернулся, прежде чем тяжесть навалилась и на его тело.
— Братья, сражайтесь с этим! — завыл он, чувствуя вонь малефикарума, нечестивое зловоние окутавшего его колдовства. Руны на броне вспыхнули кроваво-красным, сопротивляясь волнам порчи. Его зрение затуманилось, словно долину неестественно быстро заволокло туманом. — Боритесь!
На десантников-предателей чары не действовали. Невозмутимо и эффективно они двинулись на Волков, погружая клинки в застывших врагов без единого проблеска эмоций, рассекая горжеты доспехов и обнажая бледные тела. Они были равнодушны к приглушенным крикам и агонии умирающих.
Россек все еще мог двигаться, хоть и медленно. Каждое движение было вязким, мучительно медленным, раздавленным смертельной тяжестью.
Слишком медленным, чтобы спасти их.
— Хннн-урх! — прорычал он, заставляя себя сражаться одной лишь силой воли. По татуированным бровям бежал пот, скатываясь вниз, к стиснутым скулам. Даже поднять руку стоило титанических усилий, а уж использовать их — и того труднее.
К нему приближались трое десантников-рубрикатов. Тот, с которым Волк недавно сражался, не казался ни разгневанным, ни жаждавшим мести за разбитую броню. Воздев меч, он невозмутимо собирался убить.
Россек видел, как одна за другой гасли на дисплее руны его Стаи. Воинов, которых он вел в битву, вырезали, но не в достойной схватке, а как беззащитный скот.
Рассвирепев, он что было сил сжал цепной кулак и стиснул клыки. Он чувствовал, что вот-вот взорвутся сердца, оторвутся мышцы от костей, но каким-то образом все же смог поднять оружие.
А затем он впервые увидел колдуна. Всего в нескольких метрах из укрытия появился маг Тысячи Сынов. Его силуэт дрожал и расплывался. Россек ощущал вонь, пагубную сладость порчи в ноздрях. Под этими одеждами был воин из плоти и крови, сердце, которое билось, и разум, объятый злобой.
Колдун держал золотой посох, и с изукрашенного символами навершия срывались быстрые молнии.
+ Умирая, пес-воин, знай, + раздался тонкий, сочившийся ненавистью голос в голове Волка. + Мы поступим так с каждым из вас. +
А затем мир Россека наполнился болью и светом. Какая-то сила сбила его с ног, протащив по камням и подкинув в воздух. Он почувствовал, как его отшвырнуло взрывом, контузив даже сквозь броню. Он тяжело обрушился на землю, оцепеневший и израненный, а потом почувствовал во рту резкий вкус собственной крови и острую вонь взорвавшейся крак-гранаты.
Пересиливая боль, он поднял голову, стараясь не терять сознания. В глазах двоилось и расплывалось.
Откуда здесь крак-граната?
— Ярл, не двигайся!
Голос Ройка по связи. У Россека стало проясняться в глазах, как раз вовремя, чтобы увидеть новый залп по отряду Тысячи Сынов. Десантников-предателей раскидало по сторонам, как и остальных солдат. Громадные клубящиеся шары пламени расцвели на взорванных валунах, когда крак-гранаты и снаряды тяжелых болтеров дождем обрушились на десантников-рубрикатов. Он увидел, как этот огненный ад разрывал предателей на части, их броня разлеталась на куски. Выжившие отступали в дисциплинированном молчании, спасаясь от потока огня.
Через несколько мгновений несколько рук вцепились в доспех Россека и поволокли его с поля битвы по разбитой земле.
— Моя… Стая… — прохрипел Россек. В глазах у него все расплывалось.
Движение прекратилось. Перед ним замаячил знакомый шлем цвета выбеленной кости в виде устрашающего медвежьего черепа. Он больше походил на шлем волчьего жреца, чем Длинного Клыка.
— В живых осталось только двое, — доложил Торгрим Ройк. В голосе старого воина ясно звучало обвинение. — Мы забрали вас обоих и уходим.
Где-то рядом Россек услышал громоподобное рычание двигателей «Лендрейдера». Судя по звукам, болтерный огонь усилился, и воздух вспорол залп снарядов Длинных Клыков.
Россек стряхнул с себя руки помощников и, пошатываясь, поднялся на ноги. Его тошнило, он чувствовал себя оскверненным.
— Геносемя, — невнятно выдавил он, думая о павших братьях. Мир все еще качался, наполненный снарядами и грохотом взрывов.
Ройк приказал своим людям отступать к открытому люку «Лендрейдера». Ветераны отходили без паники, не переставая стрелять. Они несли Аунира Фрара, неподвижного, истекавшего темной кровью.
— Останемся здесь — умрем, — холодно ответил Ройк. — Взгляни сам.
Россек резко обернулся, чуть не рухнув при этом на землю. В нескольких сотнях метров, за участком, где среди камней лежали бездыханные тела его Волков, он увидел, как десантники-рубрикаты вновь выстраиваются в боевой порядок. К ним присоединялось все больше вражеских войск, как смертные, так и предатели. А еще дальше маячили танки, гораздо более мощные, чем те, что Волк уничтожил. Под их гусеницами размалывались в пыль валуны.
Наступление Тысячи Сынов шло полным ходом. Россек до сих пор ощущал острую и едкую вонь малефикарума. Они не могут побороть это колдовство.
Оцепенев, он позволил то ли увести, то ли утащить себя в ожидавший транспорт. Густой дым струился из выхлопных отверстий. Болтеры «Лендрейдера» стреляли постоянно, прикрывая отступление.
Россек не почувствовал, как рухнул на пол пассажирского отсека, и не ощутил скрипучего толчка двигателей, когда транспорт понесся прочь по усыпанной камнями долине. Одуряющая пелена порчи окутала его разум, смешивала чувства, притупляла инстинкты.
«Лендрейдер» увеличил скорость, выбираясь из огненной бури. Россек сумел подняться на колени. Изломанное тело с трудом сражалось с поврежденными сервомеханизмами доспеха. Только теперь начала возвращаться ясность, понимание того, что случилось.
Я убил их.
И тогда янтарноокий Волк внутри его завыл, но не от жажды битвы или славы, а от горя.
Матросу Рери Урфангборгу нравился космос. Даже несмотря на тошноту во время путешествия в варпе. Стать членом команды судна Адептус Астартес было значимой ступенькой в жизни любого человека в Империуме. Он прекрасно это знал, потому что бывал в других мирах и собственными глазами видел многие ужасы и чудеса галактики. Видел города-ульи из металла и пласткрита, чьи башни взмывали выше кислотных облаков, громадные агрокомбинаты — скопление пыли и постоянного рабского труда, миры-кузни, покрытые мануфакториумами размером с континент, задыхавшиеся в масляном дыме и пропитанные грязью и болезнями.
Так что при всех испытаниях службы жизнь в машинариуме «Науро» отнюдь не была плохим вариантом. Здесь было темно и холодно, но ведь и на Фенрисе условия не отличались разнообразием. Большую часть времени здесь дурно пахло, но через некоторое время запахи уже не замечались. Кэрлы были грубы и не задумывались, прежде чем наградить ударом за медленную работу, но, за исключением этого, они были достаточно гуманны. После прорыва блокады на орбите действующий штурман даже приказал раздать команде полумед, крепкий алкогольный суррогат священного боевого стимулятора Небесных Воинов. Это было хорошо. Все стали счастливее, несмотря на несчастья, что посыпались потом как из рога изобилия.
С тех пор работа стала особенно изматывающей. Трудно было сказать, сколько прошло времени, — внутренние хроносы ненадежны в варпе, и только навигатор примерно знает, как долго летит корабль с тех пор, как они достигли точки прыжка и включили варп-двигатели. Прошло много дней, по крайней мере так подсказывало Рери его тело. Работы стало больше обычного — он спал в каждый цикл не больше пары часов. Что-то заставляло пилота гнать корабль на пределе, выжимая максимальную скорость и не обращая внимания на повреждения, полученные в битве над Фенрисом.
Как работник нижней палубы, Рери не имел возможности охватить всю картину целиком, но знал о состоянии двигателей, и они были плохи. Повсюду были протечки, разорваны без всякой надежды на восстановление три из четырех главных топливных трубопроводов, шедших от цистерн к двигателям. Семь палуб были полностью запечатаны, что сильно затрудняло перемещение между разными уровнями. Однако лица старших офицеров вместо крайней тревоги стали теперь просто мрачными. Моркаи все еще гнался за ними, но, возможно, немного поотстал.