Вскоре Эрвин Энгельбрехт понял, что защититься практически невозможно. Лишь высокая плотность огня крупнокалиберной артиллерии могла бы, наверное, помочь против наступления русских каменных чудовищ. Вот только подобной артиллерии в распоряжении генерала не имелось. А все попытки обороняться приводили лишь к увеличению бессмысленных потерь, потому что наступающие подавляли любое сопротивление своей неимоверно мощной артиллерией. При этом, снарядов у них, похоже, имелось в избытке. Масштаб опасности, с которой столкнулись войска группы «Онега», не оставлял шансов не то чтобы победить, но даже просто удержать какую-либо оборонительную линию. Финны начали бросать оружие и поднимать руки, массово сдаваясь в плен, а остатки немецкой дивизии вынужденно отступали под давлением шагающих танков с красными звездами.
Глава 6
Будучи старым и опытным большевиком, Мерецков привык подчиняться партийной иерархии, пока не осознал всю неоднозначность своего собственного положения, подключившись к Живому Камню. Теперь, после получения всей полноты информации, Кириллу Афанасьевичу стало совершенно ясно, что нынешний путь развития коммунистической партии приведет в тупик, прямо к гибели Советского Союза. А этого Мерецков допускать не собирался ни в коем случае. Он пришел к выводу, что необходимы серьезнейшие изменения, которые обеспечат существенное улучшение жизни простых людей. И только тогда, когда жизнь простых граждан действительно начнет улучшаться, народ сможет понять на самом деле, а не на словах, преимущества социализма над капитализмом, преимущества справедливости над стяжательством.
Кирилл Афанасьевич решил для себя, что, конечно же, теперь не допустит такого огромного количества жертв в этой войне. И он, разумеется, сделает все возможное, чтобы страна сохранила свой человеческий потенциал. Но, без переделки самой коммунистической партии ничего кардинально улучшить не выйдет. Просто по той причине, что вся власть в советской стране находится не у каких-то там советов народных депутатов, которые называются властью, но существуют номинально, а непосредственно в руках коммунистов, которые и есть настоящая советская власть. Партия окончательно подменила собой советы.
Получив информацию от потомков, Мерецков четко понял, что произошло с партийной верхушкой к моменту крушения СССР. Погрязли партийные руководители в пустых лозунгах, а сами не делали ничего для удовлетворения насущных потребностей народа. Зато эти номенклатурщики посчитали себя лучше других и, фактически, воспользовавшись служебным положением, подгребли все средства производства под себя, а потом сами же затеяли приватизацию, чтобы легализовать этот факт, став капиталистами уже вполне официально. Так красные директора в один момент превратились в миллионеров и миллиардеров, смотря сколько и чего позволило приватизировать конкретное положение в партийной и советской иерархии.
Мерецков осознал, что схема перехода от социализма обратно к капитализму получилась у этих предателей и перерожденцев очень простой. А никто из генералов не помешал той тихой контрреволюции по причине собственной заинтересованности получить долю от раздела собственности Советского Союза. Возобладал в позднем СССР подход власти к общественному добру просто хищнический: раз общее, значит ничье, а раз ничье, значит, возьму себе и будет мое и моих детей! А самое ужасное, что и на своих рабочих местах народ начал придерживаться таких же взглядов. Потому никто и не протестовал, когда начали «пилить» народную собственность, ведь каждый надеялся прихватить кусочек для себя.
Вот и получилось, что стяжательство победило справедливость. И предотвратить такое развитие событий могли лишь серьезнейшие изменения не только внутри партии, но и в самой советской модели социализма. У самого Мерецкова пока никакой программы социальных преобразований не имелось. Но, в вопросах дальнейшего партийного и советского строительства Кирилл Афанасьевич теперь полагался на мудрость Живого Камня, под влиянием которого уже строилась в Новой Гиперборее маленькая модель будущего справедливого общества.
Перед тем, как встречать Берию, Мерецков решил поговорить про него с Сомовым и Игнатовым. Собравшись на очередное совещание в просторном кабинете профессора, им предстояло обязательно выработать какую-то общую линию. Все трое понимали, когда задействуются такие важные фигуры, как Берия, начинает пахнуть уже не решением военных задач, а самой настоящей политикой. А большой политикой Мерецков никогда и не занимался, как не занимался ею и Сомов, да и Игнатов политиком не был. Тем не менее, каждый из них кое-какое представление о политике имел. Первым высказался Аркадий Игоревич:
— Во-первых, мы объявим Берии, что представляем государство Гиперборея. И, поскольку оно древнее всех государств, то гиперборейцы имеют законное право и на свои исторические территории. Этот факт сразу будет нашим козырем в переговорах с советским руководством. А то, что некоторые из нас прибыли из двадцать первого века, наркому знать совсем необязательно. Да и про Живой Камень лучше нам пока помалкивать. Пусть теряются в догадках о наших возможностях. В конце концов, наши каменные машины говорят сами за себя. Ведь у СССР нет возможности построить что-то подобное. Вот и пусть оценивают нашу мощь по каменным великанам. Во-вторых, предлагаю заключить с Советским Союзом официальный военный пакт, где мы будем именоваться союзниками, а основную цель сформулируем, как уничтожение гитлеровского нацизма и совместную защиту от иных внешних угроз.
Николай Павлович дополнил:
— Давайте тогда отдельно оговорим в договоре, что мы вправе для целей скорейшего разгрома общего противника создавать свои военные базы на территории СССР там, где сочтем необходимым. В сущности, каждая наша арка выхода с пунктами подзарядки для каменных машин и есть такая база.
Аркадий Игоревич кивнул:
— Это хорошие предложения, товарищи. Вот только нам тогда срочно необходимо представить Берии свое правительство. А у нас его, в сущности, до сих пор нет. И с кем же Советский Союз будет договор заключать?
— Как это нет правительства? А мы с вами на что? — улыбнулся Сомов.
— Тогда вам надо официально утвердить высшие должности, чтобы распределить их. Но, прежде, следует ответить самим на вопрос о том, что же тут за общественный строй, — сказал Мерецков.
— Я думаю, что Сталин неохотно пойдет на союз с капиталистической демократией или с монархией. Потому предлагаю объявить Гиперборею обществом военного коммунизма. Тогда и руководству СССР мы будем понятнее. Да и по сути мы пока чем-то таким и являемся. У нас тут централизованная система распределения, а не товарно-денежные отношения. Их, по сути, еще и нет на новой территории. Например, все колхозники у нас за свой труд получают лишь условные трудодни, которые конвертируются нашим государством в блага для них же. Считайте, что заработали уже наши крестьяне себе и на дома, и на участки, и на средства производства. Вообще, предлагаю декларировать, что строим мы социалистическое общество равных возможностей и среднего достатка, базирующееся на принципах целесообразности и разумной достаточности, — высказался профессор Игнатов.
Выслушав ученого, Мерецков, тем не менее, вернулся к поднятому вопросу:
— Да, Аркадий Игоревич, общественное устройство страны Живого Камня сейчас такое, как вы говорите. И положение, кстати, следует как-то закрепить документально. Например, хорошо бы написать что-нибудь вроде конституции Новой Гипербореи. Это же очень важно для понимания целей развития страны народом. Но, мой первый тезис немного не о том. Я про распределение должностей говорю. Вот сейчас приедет к нам Берия и спросит, кто тут у вас Верховный Главнокомандующий? Где Председатель кабинета министров? А кто министр иностранных дел? А вот этот Мерецков, советский генерал, недавний арестант, между прочим, каким боком он тут пристроился? И что тогда Берии говорить?