«Прям все? И горшки?» – хотел спросить Садко, но не стал. Сказал вместо этого:
– Давай-ка я матроса Нуму с собой возьму. Проворен индеянин да силен, прыгать горазд…
Товит покачал головой, сказал ласково:
– Не пойдет, друг дорогой. Я, как и ты, купцом был, знаю цену тайнам. Ты – капитан, а значит, слово держать умеешь, вот тебе доверюсь, а прочим – не проси. Не хочу, чтобы потом моряки да вояки языками трепали о моей горе в кабаках портовых. Мы с тобой и вдвоем справимся. Ты – моряк, ловкий да сильный, а я места здешние знаю, научу, как до вершины добраться. И людей твоих я уважу, не сомневайся. Пусть насладятся твердой землей: открою для них купальни мраморные, освежатся, а потом и с дороги отдохнут в гостевых покоях, на подушках с лебяжьим пухом.
Что ж, если готов хозяин острова секретом горы поделиться, так тому и быть, а команда пускай и в самом деле отдохнет. До Ольши путь неблизкий, силы понадобятся. Садко протянул Товиту руку, и тот крепко ее пожал.
Капитан напрасно осторожничал, «Сокол» снова не подвел. Чудо-корабль сам определял, как близко ему можно подходить к берегу, и в этот раз отважился выбраться аж на мелководье, зарывшись изогнутым носом в мягкий песок.
Радята навел порядок в своем царстве котелков да сковородок, разложил и закрепил утварь, подготовил холодный ларь для дичи и свежих фруктов. Всё к возвращению отряда будет готово! В мастерстве звероловов-добытчиков он не сомневался, да и Нума сумеет плоды спелые с любого дерева собрать, как бы высоко они ни росли.
Сделав, что собирался, и приготовив закуски, повар, чуть поколебавшись, решился-таки на вылазку. Ждану с Витославом не терпелось по острову прогуляться, ведь земную твердь под ногами мореходу не часто ощутить доводится – а чем Радята хуже? Спустившись по веревочной лестнице, он, чуть пошатываясь, прошелся, привыкая к земле. Погонял для забавы мелких белых крабов-отшельников, что при его приближении юрко зарывались в песок. Зевая, понаблюдал за важно вышагивающей желтоногой и стройной цаплей, бродившей по линии прибоя, выискивая мелкую рыбешку. Посмотрел вслед Ждану, навострившему ноги к дальней части бухточки, где, мысом уходя в море, громоздились здоровенные, обкатанные волнами коричнево-сизые валуны. А потом последовал за Витославом, который уже успел скрыться в лесу.
Но, добравшись до границы яркой зелени, повар повглядывался в тени в глубине плотных зарослей, подумал… и пошел назад, так и не решившись сунуться в чащу. Кто его знает, какие в этой части света лешаки водятся, какой у них нрав и как они к чужакам относятся. Нет, на открытом месте лучше – все вокруг как на ладони, тихо, спокойно, комарья нет, да и «Соколик» под присмотром.
Радята уселся на песок, прислонившись к изогнутому серому стволу склонившейся над водой пальмы. Та полоскала кончики широких листьев в лазурной воде, будто кланялась – и морю, и разбросанным вокруг нее круглым гладким валунам, и цапле, что продолжала расхаживать по берегу, не обращая на людей никакого внимания. Подставив лицо солнечным лучам, Радята зажмурился от удовольствия, слушая тихий шум прибоя, чувствуя, как легкий ветерок шевелит редкие волосы.
Впервые за последние пару недель его не мучило беспокойство. Он потягивал холодную воду из фляги и, прикрыв глаза, размышлял. Эх, думал ли когда-нибудь робкий паренек, ученик кашевара из Олонца, что окажется так далеко от родных северных земель? Что увидит далекие и чудные берега, такие как этот? Что станет частью команды лучшего во всем Белосветье морехода? И что тот поручит ему заботу о драгоценном волшебном корабле?..
Кто-то заслонил от него солнце, и Радята, не поднимая век, лишь лениво махнул рукой:
– Проголодался? На «Соколике» под бортом в теньке лежит твоя доля… Сухомятка. Зато к вечеру царский пир закатим!
Думал кашевар, что это вернувшиеся Ждан или Витослав за едой явились. Мелю-то он сразу в трюм отнес сушеное мясо с сухарями – диволюд на южном солнце обгорал до пузырей и сейчас снова мучился от жары, а потому на землю, ясное дело, не рвался. Сидел в трюме, в темноте прохладного закутка, неподалеку от бочки с пресной водой, сводил-разводил пальцы на перепончатых руках, мурлыкал что-то на своем языке… И спал там же.
Но вместо того, чтобы поблагодарить Радяту и отправиться за харчами, тень чирикнула что-то и мазнула его по лицу перьями. Повар распахнул глаза и увидел алконоста Алю, усевшуюся на гранитном камне рядом. Птица из Иномирья встревоженно глядела на человека, склонив голову, и дрожала, будто ей холодно.
– Замерзла? На таком-то солнце? – растерянно пробормотал Радята и засуетился: – Уж не заболела ли ты часом? Ох, капитан мне голову свернет… Травяного отвара тебе подогреть? Ничего, сейчас найду тебе тряпочку какую для пущего уюта…