— Знаешь, так высоко было, — сказал он. — А дедушка… То есть деда… Он сказал, чтобы я звал его деда… — Он забыл, с чего начал, и она мягко ему подсказала:
— А что было высоким, Тимоти?
— Да дерево же!.. А ты лазила по деревьям, когда была маленькой?
— Кажется, да, вместе с братом.
— А я был один.
— В саду?
Он кивнул:
— Там был деда и Луиза, а я должен был один лезть. Я не стал, потому что оно такое большое, а деда сказал, пусть Луиза не помогает.
Ох, что бы она сделала с этим дедой!..
— Ну и у тебя не получилось? — спросила она со спокойной улыбкой, за которой пряталась резкая внезапная боль в сердце. — Ну и подумаешь! Подрастешь и прекрасно залезешь!
— Деда рассердился. Он поднял меня на дерево и сказал, что я должен слезть сам.
Кэтрин почувствовала, как у нее на лбу выступает пот. Она увидела крупные слезы в глазах Тимоти и притянула его к себе.
— И когда ты не смог слезть, деда ушел, а Луиза тебя сняла на землю? Вот и хорошо! — она с усилием заставила свой голос звучать ровно: — Ну и не беда, котик. Я тебя сама научу, как лазить на деревья. Сначала на маленькие. Знаешь, деда не умеет учить маленьких мальчиков, еще не научился. Давай-ка теперь поиграем в какие-нибудь наши игры? Составь-ка слова из кубиков. А после ужина я тебе почитаю истории про Кролика. Как будто мы опять в своем доме, а Бини будет Банни-кроликом.
— Бини-Банни… — запел он, но без обычного восторга.
Тимоти поздно уснул в эту ночь. Кэтрин специально долго играла с ним, он хихикал, наконец устал; и когда она прижала его к себе, целуя и шепча: «Спокойной ночи!» — то знала: сейчас он успокоился. Ей стало легче на сердце, когда она поглядела на него, спящего в обнимку с Бини. Но внутри у нее еще кипело.
В четверть восьмого она вошла в салон. Через пятнадцать-двадцать минут приедет кто-нибудь из гостей, значит, нужно торопиться. Она подошла к кабинету и негромко постучала в дверь.
— Входите, — послышался тяжелый голос, но, когда она вошла, мсье Верендер посмотрел на нее так, будто мог бы ответить иначе, знай он, что это стучит она. — В чем дело? — спросил он.
— Думаю, что вы знаете, почему я пришла. Вы перепугали Тимоти до полусмерти! Вы для этого настаивали на моей поездке с доктором, чтобы взять ребенка сразу в ежовые рукавицы?
— Не говорите глупостей. — Он начал ходить по кабинету, обрезая сигару маленькой серебряной машинкой. — У мальчика смелости еще меньше, чем у любой девчонки его возраста. Я не потерплю такого характера ни в ком из моей семьи. Вас же я послал с доктором, потому что думал, что ребенку будет полезно проснуться и увидеть у своей кровати кого-нибудь кроме вас. Вы слишком много времени проводите с ним.
— Это верно, ему нужны товарищи-ровесники. Но я пришла не из-за этого.
— Я знаю почему. — Он пронизывающе глядел на нее из-под нависших бровей. — Вы на все смотрите с вашей дамской точки зрения, но, несмотря на это, вы ведь умный человек и сможете посмотреть на это и моими глазами. Я вам расскажу, что случилось у нас днем. — Он положил машинку на массивную чернильницу, провел рукой по седым волосам на затылке и долгим взглядом посмотрел на невестку. — Я увидел, что мальчик гуляет в саду с горничной, и пошел за ним. Мы встретились у фигового дерева, и я сказал ему, чтобы он попробовал на него влезть. Он даже не тронулся с места — стоит и глядит на меня во все глаза и говорит, что он не может. Когда-нибудь видели фиговое дерево? — внезапно гаркнул он.
— Да. Признаю, что на них легко залезать — но дело-то совсем не в этом. Если бы вы ободрили его, немножко помогли, то ему бы самому захотелось. Но ваша манера подходить к любому делу может только перепугать его. Для вас он всегда «мальчик» или «ребенок». Вы никогда не называете его по имени…
— Мне оно не нравится.
— Неважно. Это его личная собственность, а вы это не уважаете. — Кэтрин сжала пальцы в кулаки и говорила как можно спокойнее. — Он не полез на дерево, и тогда вы его посадили на ветку, довольно высоко. Так ведь было дело?
— Не сверкайте на меня глазами! Лучше бы передали мальчику побольше своего темперамента. Вы бы сами на это посмотрели! — Нижняя губа Верендера выпятилась, в голосе появились издевательские нотки. — До земли было не более пяти футов… а он плакал. Сидел на ветке и ревел!
Она быстро перевела дух:
— Неудивительно! Дети всегда плачут от испуга. Если вы еще раз попробуете…
— Это что, угрозы? — голос был скорее заинтересованный, чем возмущенный. — Воспитали ребенка-труса и меня же ругают за то, что я не люблю трусов. Вот это славно!