- У! Врезал бы! - Саша повторил ее жест. - Да я бы убил вааще!
- Вот поэтому я за тебя замуж вышла, - очень серьезно сказала Оля.
Саша рассмеялся:
- За то, что побил бы, да?
- Нет, мне просто нравится, как ты проблемы решаешь.
- А то, что мы из разных измерений, ничего? Оля снова замедлила шаги и пристально вгляделась в лицо мужа. Нет, он ничуть не изменился. Он был точно таким, как вчера, как позавчера. Точно - колючий ежик. Который все и всегда перевернет по-своему, не считаясь ни с чем и ни с кем. Даже с ней. Но теперь она знала наверняка: она будет любить его таким, какой он есть.
Саша, похоже, идеально почувствовал ее настроение, и ему захотелось сделать для нее что-то необыкновенное. Луну, что ли, с неба достать?
Они стояли на мосту и смотрели друг на друга. Будто в первый раз. Полная луна отражалась в черной воде Яузы, а на той стороне светился окнами их общий дом.
- Смотри! - Саша осторожно освободил свою руку и одним махом вскочил на перила моста.
- Сань, ты что, дурак, что ли? - в ужасе выдохнула Оля.
Перила были мокрые и скользкие. А уж узкие - шириной в Олино запястье!
- Тихо-тихо. Все нормально, - успокоил ее Саша, раскинув руки и балансируя над бездной.
Поймав равновесие, Саша медленно, как канатоходец, двинулся по перилам вперед. Снизу, из черноты, доносился размеренный плеск воды.
Оля прижала руки к груди и столь же медленно, как и Саша, двигалась вслед за ним:
- Саша, не надо! Они мокрые...
Саша лишь бросил на нее озорной взгляд, продолжая идти дальше. Пройдя несколько метров, он остановился и, не без труда удерживая равновесие, повернулся к жене:
- Вот это мне нравится. Понимаешь?
- Понимаю. Только слезь, а? - умоляюще протянула к нему руки Оля.
В последний раз оглянувшись на воду, Саша спрыгнул на мостовую.
- Господи, ну и чучел ты... - Она обняла его, словно после долгой разлуки.
- Оль, ну ты что? - провел ладонью по ее влажным волосам Саша.
- Знаешь, я сейчас на тебя смотрела и вспомнила. У меня в детстве подружка ночевала, я ночью просыпаюсь, а она в одной рубашке стоит в окне на самом краю. Спиной, глаза закрыты, и раскачивается... Мне иногда кажется, что я, как лунатичка, иду за тобой с закрытыми глазами... И боюсь, если открою - упаду.
- Не бойся, маленькая. Я не дам тебе упасть, я рядышком буду...
* * *
Каверин был пьян, что называется, в задницу. Пить он начал сразу, через двадцать метров от Управления, в ближайшей забегаловке. По дороге домой он перехватил по сто грамм еще в паре мест. Но, понимая, что коктейль из злобы и алкоголя может сыграть с ним дрянную шутку, собрал остатки воли в кулак и - через гастроном, естественно, - отправился домой, к Светке. Пусть и стерва, но все же жена. Родная.
Ученая Светка, увидев его в таком всклокоченном виде и с горючим, ни слова не говоря, стала готовить закусь. Посолиднее. Из стратегических запасов.
Глотая водку стаканами, Каверин вспоминал о закуске, только когда Светка буквально вкладывала ему кусок в рот. В остальное время он рычал и матерился, разбрасывая по столу бумаги из красной папки, которыми прежде так дорожил.
Наконец, найдя какую-то бледную ксерокопию, он издал особенно воинственный вопль.
С ксеры, уже почти выцветшей, на него смотрел Белов. Собственной персоной. Сволочь! Это был один из тысяч экземпляров, которые еще два года назад висели на каждом столбе и призывали найти и обезвредить опасного преступника. Найти и обезвредить! Тогда его можно было задушить собственными руками!
Поздно! Поздно...
Схватив вилку, Каверин пригвоздил рожу Белова к капустному кочану, который Светка оставила на подоконнике. Замороженным взглядом он был готов просверлить дырки в портрете. А лучше - в голове Белова.
От бессилия Каверин готов был заплакать, но не мог себе даже этого позволить. Ярость благородная достигла у него последней точки кипения. Огромным столовым ножом, которым Светка как раз-таки и собиралась рубить кочан для засолки, отставной опер принялся кромсать ненавистную физиономию, заодно начав шинковать капусту. Но Светка даже не рассмеялась - она опасалась раздражать мужа в таком состоянии.
- Все, хватит, иди закуси! - Светка решительно отобрала у мужа нож и пододвинула тарелку с жареной колбасой.
Исчерпав силы в борьбе с призраком, Каверин устало привалился к столу и налил до краев, начисто игнорируя закуску.
- Вот за десять лет сколько! - Он хватал вываленные из красной папки бумаги и совал их жене под нос. - Ты глянь! Грамоты, благодарности, звания! В капитанах, говорит, засиделся! А за паршивого щенка, за щенка погнали! Тогда еще надо было его валить, понимаешь, Светка, тогда! Светлана тоскливо смотрела на мужа, по-бабьи подперев подбородок ладонью. Как он ей сегодня надоел! Кто б знал! Когда ж он угомонится? Завтра на работу к восьми...
- У-у-у... Вот он гад, вот его морда, - выудил Каверин еще одну фотографию Белова, из старого уголовного дела.
Это дело надо было запить.
- Вот свело меня с ним! - выпив и уже совсем не почувствовав вкуса водки, снова завелся он. - Знаешь, как на Востоке говорят: кысмет! Кысмет. Судьба, значит! Ну, ничего... Побарахтаемся! Меня везде с руками оторвут. Таких спецов поискать!..
- Все, все, тихо, тихо. - Светка обняла мужа за плечи и прижала его непутевую лысеющую голову к своей груди. "Дурачок ты мой...", - подумала она.
Каверин на мгновение притих, словно душа его чуть оттаяла. Но это была только видимость. Прошло время эмоций. Каверин принял решение окончательное! Вдвоем им на этой земле места не будет.
- Свет, а Свет, - притянул он к себе жену и стиснул ладонью ее затылок. - Я ведь способ изыщу. - Он дышал тяжело и жарко, больно захватывая ее волосы потной рукой. - Я его загрызу. Живого, веришь?
Светка уже согласна была поверить во что угодно.
XXIII
Макс Карельский жалел только об одном. О том, что слишком долго не мог расстаться с армией. И, когда вернулся, наконец, в Москву, то к дележу самого лакомого пирога не успел. Засиделся на старте.
Биография его ничем особым не отличалась от биографий ровесников. Разве что успел повоевать в Афгане и Таджикистане, был замечен, попал в спецназ ГРУ, но выше старшего сержанта не поднялся, несмотря на всю свою крутость. Когда он понял, что в армии ему ничего не светит, кроме возможной дырки в башке, он написал рапорт и отправился домой, в родную подмосковную Малаховку.