– Что-то вроде накатанной колеи, – пояснил Поликарп Матвеевич. – Пик футуроскопической деятельности во время того злополучного боя пришелся на схватку с Николаем – потому подсознание и не оставляет его в покое. Чтобы прекратить действие этого эффекта, тебе надо будет всего-навсего один раз победить его в бою.
На мгновение Ксения представила, что бросается в погоню за уехавшим подмастерьем – совсем как в романтических фильмах или второсортной литературе. Нет, лучше перетерпеть, благо что, судя по Намерениям учителей, побочный эффект только один, безо всяких там сюрпризов.
– Если бы я знал, что все так сложится, Николай задержался бы в Гатчине еще на месяц. – Сэнсэй был угрюм.
Таким Поликарпа Матвеевича Ксения еще не видела. Да и Воронин, казалось, принял эти слова как-то близко к сердцу. Обстановка стремительно пропитывалась ощущением того самого секрета, который так жаждал сохранить Сергей Владимирович. Ксении вспомнилась «Синяя Борода», сказка, которую читали ей водители на ночь. Костя, к тому времени уже научившийся читать, все время порывался озвучивать реплики Синей Бороды, чем постоянно веселил маму. Костя… Жив, и уже одно только это согревало душу.
Сегодня же напишу родителям, решила девушка. Пусть сходят в церковь и поставят свечи за здравие. Когда появляется надежда – жить становится легче. А Николай подождет. Что-то подсказывало Ксении, что их пути еще пересекутся, – может быть, интуиция. А может, тот самый фактор фатума, который они еще не проходили.
Нелегка жизнь подмастерья, в особенности такого, как я. Сразу после собрания Дмитрий погнал меня на стрельбище – посмотреть, как я управляюсь с огнестрельным оружием. Мне отчего-то казалось, что он просто ищет повод разрядить свое внутреннее напряжение – или путем расстрела безобидных мишеней, или посмеявшись над моей меткостью. По сравнению с его снайперскими способностями я классический мазила.
К счастью для меня, после самых первых выстрелов из кольта – Дмитрий заявил, что не будет обращать внимания на эти результаты, поскольку мне необходимо как следует пристреляться, – к нам присоединился один из заседавших у Платона Эдуардовича, Алексей Островский, капитан с гусарской внешностью и драматической фамилией. У него с Ледянниковым моментально завязалась нешуточная дуэль, из-за которой о моем существовании благополучно позабыли.
Расстреляв все переданные мне патроны и скептически оценив результаты стрельбы, я занял позицию наблюдателя, импровизированного судьи.
Островский стрелял навскидку, практически не тратя времени на прицеливание. Тем не менее пули ложились ровно, словно ими управляла твердая психотехническая воля. Я прикинул уровень мастерства, необходимый для сознательного управления пулей, – гроссмейстерский уровень, не меньше. Вот и получалось, что опытный стрелок, такой как капитан Островский, был в состоянии застрелить практически любого «психа». Конечно, у психотехников оставались более простые способы спастись – например, Дмитрий мог отбить пулю мечом, а уйти с ее траектории до того, как будет сделан выстрел, определив направление по Намерению стреляющего, – это было даже в моих силах. Но все равно, глядя на стрельбу Островского, я почувствовал себя донельзя уязвимым.
Стреляю так себе, фехтую, как и положено подмастерью, Воздушными Ловушками могу разве что сбить с толку. Выставляйте меня против любого специалиста в своей сфере – и можете смело ставить на него все свои деньги. Беспроигрышный вариант.
Дмитрий стрелял аккуратно, тщательно прицеливаясь и нейтрализуя тремор руки. Поначалу его результаты были чуть похуже, чем у капитана, – вместо неизменной «десятки» пуля уходила в сторону и прибавляла моему напарнику только восемь или девять очков. Однако после четырнадцатого выстрела Островский устал, сумма набранных баллов сравнялась, а я преисполнился зависти. Совершенно банальной и почти не скрываемой.
– Я пас, – признался капитан после пятнадцатого выстрела. – Признаю поражение и благодарю за соревнование.
В тот момент я стоял чуть поодаль от соревновавшихся, на таком расстоянии, чтобы не мешать, но при этом все видеть и слышать. Поражение капитана, на мой взгляд совершенно незаслуженное, что-то во мне изменило. Я с неестественной легкостью вошел в состояние стилевидения, сориентировал свой главный психотехнический талант на Островском и попытался понять, за счет чего он так метко стреляет.
Дмитрий, не поворачивая головы, бросил в мою сторону два патрона. Я распластался по каменным плитам в невероятном выпаде, но поймал оба. Да, со мной творилось что-то невероятное, какой-то резкий психотехнический прорыв.
Ни на секунду не останавливаясь, не отрывая взгляда от мишени, я зарядил кольт и сделал два выстрела. Оба попали в «яблочко» – я знал это уже тогда, когда по ушам ударил второй выстрел. Голова… голова закружилась от аномально большого выброса энергии, конечности моментально стали ватными. Конечно же, я упал – из моего распластанного положения это было совсем не больно.
– Что это было?
Мне показалось, что Дмитрий проорал эти слова мне прямо в ухо, хотя на самом деле напарник говорил тихим шепотом.
Что это было? Сильнее всего случившееся напоминало о неконтролируемой психотехнической вспышке, которая случилась незадолго до моего отлета с Ксенией. Казалось, между этими событиями существует какая-то связь.
Я успел подумать о том, что на том конце, с гатчинской стороны, тоже должно было произойти что-то похожее. С Ксенией, не иначе. Новый обморок после занятий футуроскопией, неконтролируемый выброс энергии…
Сознание меркло, уходило в серебристо-муаровый провал, все звуки стремительно отдалялись от ушей. Выстрел разорвал окутывавшую меня пелену, выдернул в нормальный мир: живого, с гудящей от перенапряжения головой и дрожащими руками. Вновь в глазах прояснилось, и я увидел, как стрелявший куда-то в воздух Дмитрий перезаряжает пистолет, чтобы выстрелить еще раз.
Всю дорогу до Цусимы Дмитрий выхаживал своего напарника. После таких ударов, какой получил Разумовский, многие вообще не вставали на ноги и до самой смерти катались в инвалидной коляске. Николаю то ли повезло, то ли он сумел как-то себя защитить. Осматривавшие юношу доктора в один голос говорили, что все последствия непременно исчезнут в течение двух-трех недель.
Из больницы Николая пришлось забирать с применением документа с подписью Несвицкого, донести носилки с напарником до каюты на «Зеноне» Дмитрию помог Островский. Он же по собственной инициативе приволок красочный шеститомник «Истории воздушного флота» – Николай тут же попытался читать, но буквы расплывались перед глазами, голова наливалась тяжестью, неудержимо клонило в сон.
К счастью, переселяться из каюты в гостиничный номер при цусимской военной базе не пришлось – по случаю образования Комиссии все номера оказались распределены между иностранцами, даже гроссмейстер Жуков, изучив ситуацию, предпочел остаться на «Бироне».
До прибытия представителей Британии, целых девять дней, российские дипломаты соревновались с японскими в совершенно непредставимых для прочих смертных вещах. Слушать бесконечные дебаты на двух языках – русском из уст японцев и японском в исполнении Костровицкого – приходилось всем официальным членам Комиссии. Возвращаясь на «Зенон», Ледянников моментально принимал «позу трупа» и как минимум полчаса восстанавливал потраченную энергию. Поправившийся до приемлемой степени Николай все это время сидел тише некуда, умело маскировал шум дыхания, а о перелистывании страниц даже и не думал.
– Мы спасены! – ворвался в каюту «психов» капитан Островский.
Дмитрий стремительно прервал медитацию – самосозерцание не позволило ему предсказать появление военного разведчика до того, как тот приблизился к двери, а Николай вместо того, чтобы по рекомендации мастера-наставника проявлять бдительность, увлекся главой о разработках братьев Райт, сумевших сложить свои психотехнические таланты и полученные при их помощи Воздушные Ловушки в первый психотехнический аэродвигатель, усовершенствованная версия которого так или иначе применялась на каждом дирижабле до сих пор.