Случайностью или Божественной волей можно объяснить появление в мире психотехнических искусств. Посланная на Восток экспедиция Мальтийского ордена ставила своей целью добыть новые эзотерические знания, пополнить библиотеку ордена и, быть может, позволить ему восстановить утерянное величие. Эта экспедиция вполне могла и не вернуться назад. Сколько таких экспедиций посылали прочие ордена? Сие неведомо и будет сокрыто до Страшного суда. Никто в те годы и не задумывался о том, что сокровенное знание на Востоке будут скрывать, защищать, что хранители тайного знания предпочтут сами лечь в землю, лишь бы не отдать хранимое чужакам.
Мальтийцам повезло. Из двадцати человек, ушедших в район Тибета, вернулись трое. Какими путями носила их судьба, нам неведомо – орден до сих пор хранит в тайне дневники членов той экспедиции, – но эта троица прибыла в Астрахань, узнала о том, что император Павел Первый стал гроссмейстером их ордена, и немедленно отправила на его имя депешу с паролем. Через два с лишним месяца – дороги в России, как это ни удивительно, были еще хуже теперешних – экспедиция прибыла в Михайловский дворец, где доложила российскому императору о своих успехах. Мальтийцам удалось каким-то образом раздобыть несколько китайских трактатов о природе энергии ци, тибетские рукописи с комментариями к их Книге мертвых, какие-то буддийские свитки – ценность этих находок была бы куда выше, если бы для каждой из них не требовалось изучать с нуля новый язык.
Говорят, Павел был терпелив и принимал участников экспедиции целых полтора часа, после чего распорядился выделить им дом в недавно подаренной ордену Гатчине да три тысячи рублей на перевод найденных рукописей.
По соседству с этим домом жили люди, подряженные переводить на понятный современному человеку язык тайнописи ордена. Переводом их занятие можно было назвать с известной натяжкой, поскольку конечный текст вызывал воспоминания о последствиях падения Вавилонской башни – английские, французские, немецкие, прусские термины смешивались воедино, переплетались с латынью и древнегреческим. Будь в русском языке больше слов с эзотерическим смыслом, подобной путаницы никогда не возникло бы, а значит, психотехника никогда не появилась бы на свет.
Когда участники экспедиции приступили к переводу, они столкнулись с теми же проблемами, что и соседи, – с переводом терминов. И тут произошло то, что иначе как чудом невозможно назвать, – обе группы встретились, разговорились и пришли к выводу, что необходимо выработать единый канон перевода. Что каждое итоговое слово обязано означать одно и то же, независимо от того, какой текст будет читать император – тайный мальтийский или трофейный восточный. Вскоре выяснилось, что обе группы текстов дополняют друг друга. Непонятные или утраченные фрагменты в одних восполнялись подробными описаниями в других. Кое-кто из переводчиков попытался воспользоваться обретенным знанием, и тут следует обратить внимание на вторую случайность, второе проявление Божьей воли – двое участников восточной экспедиции, уже имевшие некоторые навыки восточных единоборств, обрели Мастерство и смогли создать первые Воздушные Ловушки, неуклюжие и примитивные, пригодные разве что для тушения свечей.
Третье, финальное проявление Божественной воли мы усматриваем в том, что новоявленной психотехникой заинтересовался молодой Александр, будущий император. У Александра обнаружились недурственные способности – воспоминания современников в этом отношении показательны: описание того вечера, на котором будущий император впервые применил Мастерство, найдено в четырнадцати дошедших до нас мемуарах.
Не будь на то Божья воля – не вошла бы психотехника в наш мир. Не вернулась бы экспедиция, не встретились бы две группы переводчиков или даже не окажись у Александра таланта к психотехнике – все было бы иначе. Каждое из этих событий – результат случайности или цепи случайностей. Все события в совокупности – яркое и не подлежащее сомнениям явление воли того, кто вершит судьбу каждого из нас.
Освоить обязанности младшего механика Островскому удалось за четыре дня. На исходе пятой вахты Голд, вместо того чтобы отпустить ученика на заслуженный отдых, попросил его посидеть за диспетчерским пультом. Алексей послушно уселся в кресло и замер в ожидании очередного испытания. Что это будет, авария компрессоров, сбой в подаче энергии к системе жизнеобеспечения или что-то еще? Островский успел заметить, что на «Линкольне» обожали устраивать учебные тревоги. Если бы все, что отрабатывали подводники, случалось на самом деле, субмарина развалилась бы на части еще на стапелях.
Время шло, часы исправно прокручивали секундную стрелку вокруг оси, а все лампочки оставались зелеными и по селекторной связи никто ремонтную бригаду не вызывал.
Мощь. Наверное, этим словом можно описать то что ощущал Алексей, наблюдая за подергиванием стрелок на многочисленных датчиках. Все в диспетчерском центре прямо-таки пропахло ощущением собственного превосходства над миром. Этакий грубый электрический снобизм, время от времени выплескивающийся наружу выстрелами из торпедных аппаратов или атаками абордажной команды. Днем ранее, когда Островский лег отдыхать, «Авраам Линкольн» затопил еще одно гражданское судно под японским флагом. Корабль конвоя, легкий эсминец, как потом сообщил Макалистер, попытался обстрелять сектор, из которого был произведен запуск торпеды, но только зря потратил снаряды – «Линкольн» к тому моменту уже отошел в сторону и даже поднял перископ.
Полная вахта диспетчера длится четыре часа, вспоминал разведчик уроки Голда. Если испытание должно в полной мере проявить мои способности механика – а здесь все стараются делать с максимальной эффективностью, – аварии следует ожидать где-то через полтора-два часа, когда мое внимание будет притуплено, а до следующей вахты останется слишком много времени, чтобы позвать на помощь. Да, еще каким-то образом и придется отделить меня от Голда. Согласно инструкции, дежурный сначала посылает к месту аварии напарника и только потом, в случае необходимости, сдает пост механику следующей смены, а сам идет устранять вторую аварию. Следовательно, аварий будет несколько, с интервалом в пять или десять минут.
Когда по металлической лестнице за спиной застучали сапоги, Островский даже не обернулся. Разумеется, это был Джон Голд, к его характерной походке Алексей уже успел привыкнуть. Когда-то Голд служил в военно-морских силах протектората, служил под командованием самого Ларри Флинта, но во время одной из бомбардировок получил осколочное ранение, был списан на берег и долгое время ходил с костылем и деревянным протезом. На борту «Линкольна» ему сделали электромеханический протез, практически неотличимый от настоящей ноги – только тяжелая поступь выдавала в левой ноге Джона Голда механическое приспособление.
– Приятного времяпрепровождения, – пожелал Джон, вставая за спиной Островского. – Как погляжу, никаких поломок не наблюдается…
– Давление углекислого газа в трубопроводе Це-Ейч-Три чуть выше нормы, но в допустимых пределах, – доложил Алексей.
– Капитан приказал готовиться к бою, вот оружейники и нагнетают давление, – отмахнулся старший механик. – Не знаю, повезло тебе или нет, но на твою вахту, возможно, выпадет настоящее сражение – неподалеку от нас военный корабль.