В дверь гостиничного номера постучали.
Идя открывать, Дорошин автоматически взглянул на часы: ровно семь вечера.
– Точность – вежливость королей! – с улыбкой похвалил Павел, впуская друга. – Ты что же, стоял у дверей, ожидая, когда часы на башне пробьют девятнадцать ноль-ноль?
– Нет, конечно, – улыбнулся Александр. – Просто привык не опаздывать, рассчитывая время. Ты ведь помнишь, нас этому учили в армии?… А у тебя ничего, уютно!
– Это не у меня, а у них, – уточнил хозяин номера.
– Ну да, – усмехнулся приятель.
Находясь в ожидании Александра, Дорошин накрыл маленький столик у самой лоджии, куда придвинул оба мягких стула, имевшихся в его распоряжении.
«Дастархан», собранный Павлом на скорую руку, был по-походному незамысловат. Предвидя долгий разговор с другом, которого не видел со времени распада СССР, он разжился в местном баре литровой бутылкой виски (спиртное с некоторых пор стали продавать в Ливии для иностранцев, проживающих в отелях от четырёх звёзд и выше). Порезал лимон на дольки, выложив их на блюдце, и высыпал содержимое двух пластиковых пакетиков с орехами кешью в вазочку для сладостей. Отдельно на столе лежали круглая картонная коробка плавленого сыра «Смеющаяся корова» местного производства, а также пачка сигарет и спички.
– Ишь ты, Джонни-гуляка, – покрутил в руке гранёную бутылку «Джонни Уокер» со знакомой этикеткой Степанченко. – У вас тут продают?
– Ну да. Чего ты на неё любуешься, скрути ей башку! – не без былого озорства предложил Дорошин.
Он только сейчас вспомнил, что забыл выставить на стол две бутылочки лимонной воды «Бен Гашир», припасённых для употребления с виски, и полез в холодильник.
Павел предпочитал эту ливийскую воду всяким пепси и коле, утолить жажду которыми было практически невозможно. Кроме того, по вкусу она более всего напоминала содовую.
Разливая спиртное в стаканы, Александр напомнил другу:
– А помнишь восьмидесятые, как мы тогда в Ливии самогон гнали? На сухих дрожжах, на болгарской томатной пасте и много на чём ещё?… Местные «товарищи» мало что соображали в этом смысле. Не то, что наша братия. Была бы канистра побольше! Запихнёшь туда пять кило сахара, банку дрожжей, зальёшь водой и – на балкон. Два часа на жаре – и брага готова! Кто был особо нетерпелив, только её и пил. Нормальное же спиртное в те времена достать было практически невозможно. Лишь посольские работники, да ребята из Торгпредства, как всегда, жировали, получая продуктовый кооператив из Москвы. Но лично мне, более всего учитывая жару, хотелось не водки, а пива. Да ещё под хорошую рыбку, типа воблы!..
– Помнишь, тогда чехи как-то ухитрялись варить вполне сносное пиво из сусла, что ли? Я не очень в этом разбираюсь. Им-то, с детства привыкшим к этому напитку, в «сухой» Ливии вообще приходили кранты! Знаешь, так много, как тогда, я нигде и никогда больше не выпивал. Всему виной запреты…
– Да, те времена не забыть! Мне вообще «по наследству» от соседа, уезжавшего в Союз окончательно, достался самогонный аппарат. Старлей был твоим тёзкой. Служил в войсках ПВО где-то в Сибири. Умный, вдумчивый парень, ко всему, что бы ни делал, подходил с головой. Он так хитро смонтировал аппарат из трёх разных по диаметру банок из-под сухого молока, вставив их одну в другую, что и не догадаешься сразу об истинном предназначении «изделия». Что и говорить – инженерный подход! Весьма производительная была вещица, доложу я тебе… Ну, давай «вздрогнем», за встречу!
Чокнувшись, друзья выпили не закусывая.
– Ну, рассказывай, чем занимался всё это время? – первым задал вопрос Александр.
– Да особо и нечего рассказывать. – Дорошин потянулся за сигаретами. – Отсюда уехал в восемьдесят пятом, если помнишь…
Степанченко молча кивнул.
– …Затем служил в различных точках в Союзе, нигде не задерживаясь надолго: Мары, Котлас, Фрунзе и т. д. Этот «джентльменский набор» тебе, конечно, и самому неплохо известен, не так ли?
Степанченко кивнул снова.
– Потом вновь вместе с другими нашими неприкаянными коллегами безрезультатно обивал пороги ГУКа[11], искал место в Москве, – продолжал Дорошин. – На почве неустроенности и со Светкой начались размолвки, пока наконец и вовсе не расстались, так и не приобретя своего угла. – Павел вздохнул и потянулся за новой сигаретой. – Уже лет пять, как живёт со своей матерью… Дослужился до подполковника. Уволился из рядов в девяносто седьмом, когда армию практически уже добивали… Сейчас живу один, в бывшей родительской квартире на Таганке. Стариков своих и жениных похоронил почти всех несколько лет назад. Уходили один за другим: сначала Светкин отец, потом оба моих… Мало не показалось! Ну а сюда приехал подзаработать – пенсия-то плёвая.