Лицо Элии вспыхнуло.
– Не правда ли, чудесно? – воскликнула она, потянувшись к блюду с крупными зелеными оливками, доставленными из Дальней Испании. – Ведь он умеет не только стоять, но и ходить на задних ногах. А танцует – на всех четырех! Еще он сидит на кушетке и ест хоботом!
Окинув супругу презрительным взглядом, Луций Корнелий Сулла холодно произнес:
– Почему людей всегда так восхищает, когда животные подражают человеку? Слон – благороднейшее творение природы. Зверь, представленный Гаем Клавдием Пульхром, кажется мне двойной пародией: и на человека, и на слона.
Последовавшая за этими словами пауза, несмотря на малую продолжительность, успела смутить всех присутствующих. Положение спасла Юлия: ее веселый смех отвлек внимание от злосчастной Элии.
– Что ты говоришь, Луций Корнелий! Он покорил всех, кто его видел! – пропела она. – Меня, к примеру, – совершенно! До чего умен, до чего деловит! А уж когда он поднял хобот и затрубил под барабан – о, это было просто чудо! К тому же, – добавила она, – ему никто не причинял боли.
– А мне понравился его цвет, – заявила Аврелия, которая тоже решила поддержать разговор. – Он такой розовый!
Луций Корнелий Сулла проигнорировал эти речи: опершись на локоть, он завел беседу с Публием Рутилием Руфом.
Погрустневшая Юлия вздохнула.
– Полагаю, Гай Марий, – обратилась она к мужу, – нам, женщинам, пора удалиться, чтобы вы, мужчины, могли вволю насладиться вином. Примите наши извинения.
Марий протянул руку над узким столом, отделявшим его ложе от стула Юлии. Она с теплотой прикоснулась к ладони мужа, заставляя себя не печалиться при виде его кривой улыбки. Столько времени минуло с тех пор, однако лицо Мария все еще несло следы коварного удара, который хватил его так некстати. Кое в чем она, как преданная и любящая жена, не могла признаться даже самой себе: после удара разум Гая Мария уже не был таким кристально-ясным, как прежде. Теперь он легко выходил из себя, придавал преувеличенное значение малейшим признакам неуважения (хотя зачастую они существовали исключительно в его воображении), стал более жесток к недругам.
Юлия поднялась, отняв у Мария руку с особенной улыбкой, предназначенной ему одному, и обняла Элию за плечи:
– Пойдем, дорогая, побудем в детской.
Элия встала. Аврелия последовала ее примеру. Трое мужчин прервали беседу в ожидании ухода женщин. Повинуясь жесту Мария, слуги проворно вынесли из столовой освободившиеся стулья и тоже удалились. В зале оставались только три ложа, составленные буквой П. Чтобы удобнее было беседовать, Сулла переместился с места, которое занимал возле Мария, на свободное третье ложе напротив Рутилия Руфа. Теперь все трое хорошо видели друг друга.
– Итак, Свин возвращается домой, – произнес Луций Корнелий Сулла, удостоверившись, что постылая вторая жена его не слышит.
Марий беспокойно шевельнулся на среднем ложе, хмурясь, но не столь зловеще, как прежде, когда паралич превращал левую половину его лица в посмертную маску.
– Какой ответ тебе хотелось бы услышать, Луций Корнелий? – спросил он наконец.
Сулла усмехнулся:
– Конечно честный. Впрочем, заметь, Гай Марий, в моих словах не содержалось вопроса.
– Понимаю. И тем не менее мне следует ответить.
– Верно. Позволь мне сформулировать ту же мысль иначе: каково твое отношение к тому, что Свин возвращается из изгнания?
– Что ж, я не склонен петь от радости, – ответил Марий, бросая на Суллу проницательный взгляд. – А ты?
Возлежащий на втором ложе Публий Рутилий Руф отметил про себя, что эти двое уже не так близки, как прежде. Три – да что там, даже два года тому назад! – они бы не беседовали с такой настороженностью. Что же произошло? И кто в этом виноват?
– И да и нет, Гай Марий. – Сулла заглянул в свой опустевший кубок. – Мне скучно! – признался он нехотя. – А с возвращением Свина в сенат можно ожидать занятных поворотов. Мне недостает вашей титанической борьбы.
– В таком случае тебя ждет разочарование, Луций Корнелий. Когда Свин вернется, меня в Риме не будет.
Сулла и Рутилий Руф разом приподнялись.
– Тебя не будет в Риме?! – переспросил Рутилий Руф срывающимся голосом.
– Именно, – подтвердил Марий и осклабился с мрачным удовлетворением. – Я как раз вспомнил обет, который дал Великой Матери перед тем, как разбил германцев: в случае победы я совершу паломничество в ее храм в Пессинунте.
– Гай Марий, ты не можешь этого сделать! – молвил Рутилий Руф.
– Могу, Публий Рутилий! И сделаю!
Сулла опрокинулся на спину, хохоча.