— Кажется, мне придется с ним встретиться, — молвил Митридат и добавил: — Не так ли?
Вот и ловушка: что ответить?
— Если на то нет твоей воли, великий царь, то ты не обязан ни с кем встречаться, — с готовностью ответил Архелай. — Однако мне представляется, что Гай Марий — интересный человек.
— В Каппадокии. Следующей весной. Пускай сперва оценит по достоинству Никомеда. Если этот Гай Марий столь замечательный человек, ему не придется по душе Никомед Вифинийский, — решил царь. — И с Ариаратом пускай встречается до меня. Отправь этому жалкому насекомому приказ: пусть предстанет весной в Тарсе перед Гаем Марием и лично проводит римлянина в Каппадокию.
— Армию мобилизовать, как намечено, о великий?
— Конечно. Где Гордий?
— Он должен прибыть в Синопу, прежде чем зимние снегопады закроют перевалы, мой царь, — ответил Архелай.
— Хорошо.
По-прежнему хмурясь, Митридат снова погрузился в чтение письма от Баттака и закусил губу. Ох уж эти римляне! Все время суют нос не в свое дело! Зачем такому знаменитому человеку, как Гай Марий, заниматься судьбами народов Восточной Анатолии? Уж не заключил ли Ариарат с римлянами сделку, чтобы скинуть его, Митридата Евпатора, с престола и превратить Понт в сатрапию Каппадокии?
— Путь мой был слишком долгим и трудным, — проговорил царь, обращаясь к своему кузену Архелаю. — Я не склонюсь перед римлянами!
И действительно, путь его был долгим и трудным и начался от самого его рождения, поскольку нынешний царь Понта Митридат Евпатор был младшим сыном царя Митридата V и его сестры-жены Лаодики. Родившийся в год таинственной смерти Сципиона Эмилиана, Митридат по прозвищу Евпатор имел старшего брата, названного Митридатом Крестосом — «Помазанным на царство». Царь-отец мечтал о расширении пределов Понта за счет соседей, все равно каких, но предпочтительно — Вифинии, самого давнего и упорного врага его государства.
Сперва представлялось, что Понт оставит за собой наименование «друга и союзника римского народа», заслуженное царем Митридатом IV, оказавшим помощь пергамскому царю Атталу II в его борьбе с вифинийским царем Прусием. Митридат V какое-то время оставался верен этому союзу, отправляя подкрепления римским войскам во время Третьей Пунической войны, а также сражаясь с наследниками пергамского царя Аттала, не пожелавшими выполнить его завещание, по которому все его царство отходило Риму. Но потом Митридат V заполучил Фригию, заплатив римскому проконсулу в Малой Азии Манию Аквилию некую сумму в золоте. Это привело к тому, что Понт лишился наименования «друга и союзника», и с тех пор Рим и Понт враждовали, чему способствовала хитрая политика вифинийского царя Никомеда и происки сенаторов — противников Аквилия в самом Риме.
Невзирая на противодействие Рима и Вифинии, Митридат V продолжал завоевательскую политику: он завлек в свои сети Галатию, а затем добился титула наследника всей Пафлагонии. Однако сестра-жена интриговала против брата-супруга, вынашивая мечту править Понтом самостоятельно. Когда Митридату Евпатору исполнилось девять лет (в то время царский двор находился в Амасии), царица Лаодика умертвила мужа-брата и усадила на трон одиннадцатилетнего Митридата Крестоса. Сама она, разумеется, стала при нем регентшей. В обмен на обещанные Вифинией гарантии незыблемости пределов самого Понта царица отказалась от претензий своего царства на владение Пафлагонией и ушла из Галатии.
Совсем скоро после произведенного матерью переворота Митридат Евпатор, которому тогда еще не исполнилось и десяти, бежал из Амасии, убежденный, что и его ждет смерть: ведь он, в отличие от медлительного и послушного братца Крестоса, слишком напоминал матери убиенного супруга, о чем она все чаще изволила высказываться вслух. Мальчик, оставшись в полном одиночестве, направился не в Рим и не ко двору соседнего монарха, а в горы на востоке Понта, где не стал скрывать от тамошних обитателей своего имени, хоть и упросил их никому не открывать его секрета. Испуганные и одновременно польщенные, местные жители прониклись любовью к члену царской династии, нашедшему убежище в их глуши, и фанатически оберегали его. Перемещаясь из деревни в деревню, юный царевич узнал свою страну так хорошо, как не знал ее ни один отпрыск царственной фамилии; он забирался туда, где цивилизации было очень мало или не было вовсе. Летом он бывал предоставлен самому себе и проводил время, охотясь на медведей и львов, чем завоевал у своих невежественных подданных репутацию смельчака. Он и в самом деле отлично изучил понтийские леса и не сомневался, что они всегда прокормят его: здесь хватало вишен, орехов, диких абрикосов, пряных трав, а также оленей и зайцев.