— Слушаю, стар-коммандер, — перебил ее я, — по существу.
— Повреждения корабля оцениваю как средней тяжести. Правый двигатель не функционален. Ремонт вне дока невозможен. Левый двигатель в полном порядке. Повреждения внешнего защитного корпуса двенадцать процентов, локализованы по левому борту. Бронекорпус не поврежден. Внутренние повреждения минимальны. Энергоустановка работает в штатном режиме. Вооружение в порядке. Единственная проблема — избыточный износ охладителя орудия башни F2. Техники рекомендуют замену. Потерь в личном составе нет. Двое легкораненых в инженерной секции. Ожоги при тушении пожара двигателя. Оба в медблоке. Запас топлива сорок шесть процентов. Боекомплект — шестьдесят семь процентов, — на этом Вилсон окончила доклад и посмотрела на меня, явно ожидая дальнейших указаний.
— Спасибо, стар-коммандер. Свяжитесь с «Гефестом» и паркуйте корабль в док для текущего ремонта. И распорядитесь доставить ко мне… — тут я осекся. Вообще-то, я собирался вызвать к себе мисс Такату для беседы, но вовремя сообразил, что Вилсон с ее маниакальной любовью к соблюдению Устава лучше об этой беседе не знать.
— …сигару, мэм. Вы, надеюсь, не забыли о моей просьбе?
Я закончил немного невпопад, но, похоже, она не обратила на это внимания.
Через пять минут в дверь уже стучал вестовой с сигарой и зажигалкой в руках. Совсем молоденький светловолосый матрос с еле пробивающимся пушком над верхней губой. Он так широко и радостно улыбался, глядя на меня, что я на полном серьезе заопасался, что он сейчас попросит автограф для мамы. Но обошлось. Вестовой, щелкнув каблуками, умчался в сторону рубки. А я направился на нижнюю палубу.
Дойдя до помещений гауптвахты, я с удивлением обнаружил отсутствие дежурного, но потом вспомнил что я сам же его и отправил охранять комнату Фрейзера. Ничего особо страшного в этом не было. Наличие вахтенного офицера тут было, скорее, данью традиции, чем необходимостью. Может, так даже и лучше. Вопросов о причине допроса с нарушением протокола мне явно никто задавать не стал бы, но, тем не менее, они возникли бы.
Перед камерой Такаты я остановился и глянул на монитор с изображением внутреннего пространства. Альтаирка в короткой майке и брюках сидела на кровати и что-то увлеченно рисовала на небольшом планшете из штатного оборудования гауптвахты. Эти простенькие модели без возможности подключения к инфосети и с минимальным набором функций всегда были в камерах. Все ж таки это не тюрьма, и подвергать человека пытке в виде лишения доступа к гаджетам можно было только по постановлению суда. Обычно ими пользовались для видеоигр и изредка для чтения книг, и даже я не знал, что там есть стилус для рисования… Но вот, оказывается, есть. Интересно, а его можно использовать как оружие? Приблизив изображение рисующей девушки, я понял, что стилус сделан из гнущегося на манер резины материала и оружием явно стать не сможет.
Признаться честно, я на некоторое время отвлекся, залюбовавшись рисующей альтаиркой. Уж не знаю, что она там рисовала, но слегка грустное и одновременно одухотворенное выражение лица наталкивало на мысль о чем-то приятном, но очень далеком. Периодически она останавливалась, отодвигала от себя планшет и изучала свой рисунок, задумчиво покусывая кончик стилуса. Потом она снова возвращалась к рисованию, добавляя какие-то штрихи и старательно выводя линии.
Я разблокировал дверь и вошел внутрь. Для занятой рисованием девушки мое появление оказалось неожиданностью, причем явно неприятной. Она неловко вскочила с кровати, и, следуя вбитой намертво во всех флотских привычке, вытянулась по стойке смирно.
— Заключенная стар-коммандер Ниоки Таката, личный номер… — начала было стандартную форму доклада альтаирка, но я прервал ее жестом, указав, что нужно сесть.
— Я помню ваше имя стар-коммандер. Давайте без лишнего официоза. Я к вам по делу, это не допрос. Разрешите? — я кивнул головой на стоявший у миниатюрного столика табурет.
— Конечно, мистер Хромов, — с явной настороженностью в голосе ответила альтаирка. — Судя по вашему визиту, у «Микасы» что-то пошло не так… Вы смогли оторваться?
— Не притворяйтесь, мэм, вы же явно опытный офицер и, даже находясь тут, не могли не понять, что был бой, — я ясно увидел, как в огромных глазах Такаты мелькнули сначала злость, а потом разочарование и грусть. Конечно, она понимала, что вражеский капитан заявился сюда явно не после поражения, но, видимо, надежда все еще теплилась в ее душе, стар-коммандер хотела верить, что война для нее не закончена, и ее спасут из вражеского плена. Глубоко вздохнув, она посмотрела прямо на меня, явно ожидая моего рассказа. В глазах ее отражалась какая-то невероятная смесь любопытства и злости.