Видимо, база бунтовщиков находилась в северной части города, около Медного рынка. В субботу 18 января Велизарий попытался добраться до нее, пройдя по улицам на восток от линии наступления предыдущего дня. Повстанцы забаррикадировались в большом здании, называвшемся Восьмиугольником, и оттуда их никак нельзя было выгнать, пока солдаты не подожгли его. Огонь распространился практически по всей главной улице и уничтожил множество важных зданий.
В ту ночь произошли два события. Велизарий доложил, что не достиг никакого успеха, если не считать пожара в Константинополе, и ввиду растущей нехватки еды и воды во дворце Юстиниан приказал удалиться всем, у кого не было там неотложных дел, включая нескольких сенаторов и племянников Анастасия Ипатия и Помпея. Оба клялись в преданности императору, но маловероятно, что клятвы были искренни (раньше Ипатий участвовал в другом заговоре).
Братьев выпроводили из дворца, и, увидев их в воскресенье утром 19 января, мятежники поняли, что им нужно. Ипатия с триумфом пронесли по дымящимся улицам к Форуму Константина и там увенчали золотой цепью, единственной подходящей вещью, которая оказалась под рукой. После этого у Юстиниана пропала последняя надежда убедить мятежников словами, а насильственные методы ни к чему не привели. Он вошел в императорскую ложу ипподрома с Евангелием в руке и пообещал заключить добросовестный мир и объявить полную амнистию. Его встретили криками «Клятвопреступник!», и после возвращения императора во дворец в ложу вошел Ипатий, встреченный ликованием. Немного погодя перед ним предстал перебежчик из дворца по имени Ефраим и сообщил, что Юстиниан со всеми приближенными сбежал, направляясь в Азию, и переворот свершился. У ложи собрались многие сенаторы, которые на тайном совещании решили напасть на дворец сразу, как только окончатся торжества в честь Ипатия.
IV
Ефраим чуть поспешил. Его осведомитель покинул совет у императора сразу после речи Иоанна Каппадокийского, в которой он выступал за побег в Гераклею, и Велизарий согласился с ним в силу безнадежности ситуации с военной точки зрения. Осведомитель не позаботился выслушать следующего оратора – императрицу Феодору.
Насчет этой женщины тогдашние летописцы пришли к совершенно определенному мнению. Они называют ее куртизанкой, так оно и было на самом деле; она воспитывалась для этого занятия. Они соглашаются в том, что она была необычайно одаренной актрисой и красавицей, грациозной и бойкой. Если почитать старых сплетников внимательнее, можно понять, почему она оказалась самым замечательным примером способности Юстиниана выбирать нужных людей.
Когда он увлекся ею, она бросила сцену и свое ремесло, завела ткацкий станок и открыла небольшое дело. Безусловно, ее физическая привлекательность сыграла не последнюю роль в их связи, но далеко не первую; ведь Юстиниана окружали десятки прекрасных женщин, желающих очаровать императора. Их отношения стали союзом разума, характера и духа, большим, чем обыкновенный брак.
Юстиниан дал ей право на владение семейной собственностью, какого никогда не имела женщина в Византии, где, как правило, все имущество жены переходило в руки мужа. Она так умело распоряжалась полученным достоянием, что вызвала восхищение даже Иоанна Каппадокийского. Императрица могла вести теологический диспут с епископом и обсуждать международные дела с дипломатом и часто делала и то и другое. Без ее участия не принимался ни один значительный государственный закон. Союз Юстиниана и Феодоры действовал как единое целое, их сферы власти, различаясь, проникали друг в друга; она, конечно, повлияла на то, что ее муж с такой деликатностью обратился к вопросу монофизитства.
И вот Феодора обратилась к собранию в императорском дворце после того, как осведомитель Ефраима покинул его. Она сказала: «В эту тяжкую пору нет времени спорить, где место женщины и следует ли ей в присутствии мужчин вести себя с кротостью и смирением. Действовать нужно быстро. Я думаю, что время для побега не пришло, даже если это самый легкий путь. Человеку, появившемуся на свет, должно умереть; но не всякий, ставший императором, будет свергнут с трона. Пусть никогда не наступит день, когда произойдет это! Если ты, государь, хочешь спастись, это не трудно, у нас много средств: вот море, вот корабли. Однако подумай, как бы после бегства ты не предпочел смерть спасению. Мне же нравится древнее изречение, что царское достоинство есть прекрасный погребальный наряд».
Речь убедила императора, и при виде решимости жены решимость Юстиниана воспряла. Он вручил евнуху Нарсесу большую сумму денег, чтобы тот выяснил, кто верховодит «синими», и уговорил их прекратить безобразия из соображений партийной верности. Они уже возвели на трон собственного ставленника; с какой стати им стараться дальше – неужели ради того, чтобы поставить на его место «зеленого»? Деньги Нарсеса оказались не менее веским аргументом, чем его слова. Восстание продолжалось уже слишком долго, чтобы ожидать от него еще что-то полезное; поэтому перед началом следующего действия вожди «синих» сумели увести с ипподрома большинство своих сторонников.