Выбрать главу

Вряд ли она боится бедности, император не оставит жену без гроша. Он даже вдове Лакоста сохранил жалованье ее мужа, назначенное совсем недавно. Ох, это было одним из самых тяжких поручений в жизни Лежёна — сообщить о гибели друга его юной, прекрасной, верной… Нет, сам он не женится, пока не выйдет в отставку. Если, конечно, доживет до нее. Он пользуется успехом у женщин; рана на лице, грозившая его обезобразить, отлично зажила, но подвергать доверчивое создание, которое вверило тебе свое сердце, мукам неизвестности, обречь его на тревоги и одиночество, борьбу с соблазнами и невзгодами, стать отцом, которого никогда нет рядом… это, по меньшей мере, непорядочно.

От нескончаемых дождей вспучивались реки, портились дороги, а вышедший из берегов Дунай натворил столько бед, сколько не видали уже больше века. Вряд ли австрийцы выступят в поход до наступления хорошей погоды, однако Наполеон был начеку: линия телеграфа, которой Гильмино связал Пассау и Мюнхен со Страсбургом, в несколько часов принесет в Тюильри сигнал, по которому император должен будет покинуть Париж и возглавить армию. Неприятель стоял за Инном между Пассау, Браунау и Зальцбургом, готовый форсировать реку. Главный корпус, вверенный Даву, занимал Вюрцбург, Бамберг, Нюрнберг и Регенсбург; баварская армия подчинялась Лефевру; Массена вел сорок тысяч человек в Ульм и Аугсбург, Бернадот в Дрездене встал во главе саксонской армии, поляки князя Понятовского должны были угрожать Кракову, а русский корпус — вступить в Галицию. Коленкур сообщал из Петербурга, что у Александра произошло несколько бурных сцен с его матерью, которая умоляла его со слезами и на коленях не участвовать в войне с Австрией, и Екатерина Павловна просила о том же, но император уверен в своем русском союзнике: он умеет обращаться с женщинами.

Сигнал поступил раньше, чем ожидалось: уже десятого апреля Лефевр получил письмо эрцгерцога Карла, привезенное его адъютантом: "Согласно заявлению Его Величества австрийского императора императору Наполеону, предупреждаю господина главнокомандующего французской армией, что мною получен приказ выступить вперед со вверенными мне войсками и обращаться со всеми, кто окажет мне сопротивление, как с неприятелем". К письму прилагались прокламации к баварцам с призывом вступать в австрийскую армию, "дабы вернуть Германии независимость и национальную честь". Австрийцы тотчас перешли Инн; баварцы отступили к Мюнхену, королевская семья поспешно выехала из столицы и укрылась за Дунаем. Лежёна немедленно отправили к Бертье, зятю Баварского короля; Наполеон с Жозефиной выехали из Парижа в ночь на тринадцатое.

Лежёну было больно видеть Бертье — такого храброго и спокойного среди огня — согнувшимся под грузом свалившейся на него ответственности, дрожавшим от страха не угодить императору. Узнав о марше австрийцев через Богемию и первой стычке с баварцами, он приказал Даву и Удино встать спина к спине в Регенсбурге, на обоих берегах Дуная, чтобы удержать город и переправы, однако эта операция оголяла французский правый фланг и нарушала боевой порядок; Бертье поехал в Аугсбург посоветоваться с Массена и вернулся успокоенным. Тем не менее он вместе с адъютантами четыре дня и четыре ночи мотался между Ингольштадтом и Донаувёртом, подстерегая опасность. И это человек, способный мгновенно оценивать ситуацию и бесстрашно атаковать неприятеля! Оказывается, для этого нужно, чтобы за его спиной стоял Наполеон.

Маршал Бертье старше императора на шестнадцать лет, маршал Массена — на одиннадцать. У обоих за плечами множество славных сражений и подвигов, однако они, подобно Луне, сияют лишь отраженным светом. Прошлой осенью, незадолго до отъезда в Эрфурт, император сделал неудачный выстрел на охоте, выбив дробью левый глаз Массена. Хотя никто больше не стрелял, маршал сделал вид, что пал жертвой неловкости Бертье, и ни один человек не посмел сказать правду. Выходит, что для израненных в боях генералов это страшнее, чем бежать через Аркольский мост. Вот почему император никому не доверяет по-настоящему… разве что маршалу Ланну. Да, Ланн, пожалуй, единственный человек, которому страх неведом вообще.