Оба катера должны были причалить к плоту одновременно, однако французский триколор всё же опередил на минуту российского орла, и Наполеон, первым взбежав на помост, пересек его и подал руку Александру жестом радушного хозяина. Оба императора дружески обнялись (Александр, возможно, сделал это нарочно: он был почти на голову выше) и вместе вошли в павильон с литерой А, возле которого встали русские и французские часовые. Свиты остались дожидаться. Чтобы не тратить времени зря, Луи Лежён объезжал вокруг плота в легкой лодке, делая зарисовки павильонов и набросок будущей картины.
Весть о перемирии была встречена по-разному: французами — с облегчением, русскими — с разочарованием. Прибытие к армии государя все сочли знаком того, что будет дано генеральное сражение, которое сотрет самую память и о Фридланде, и о войсках Наполеона, но князь Лобанов был послан в Тильзит парламентером; Наполеон дал понять, что хочет мира, а не передышки, и Александр согласился на личную встречу с узурпатором, которого доныне отказывался признавать императором…
Государи провели в павильоне почти два часа и вышли оттуда с довольным видом. Александр представил Наполеону своего брата Константина, затем генерала Беннигсена, князя Лобанова-Ростовского, генерал-адъютанта Уварова, посла в Берлине графа Ливена и министра иностранных дел барона Будберга. "Мы уже встречались, генерал, и вы нередко были злы со мной", — сказал Наполеон Беннигсену с любезной улыбкой. После этого он поинтересовался, кто командовал русским арьергардом во время… продвижения к Прейсиш-Эйлау, услышал имя Барклая-де-Толли и сказал, что это должен быть отличный генерал. Представление своей свиты он начал с Мюрата, перейдя к Бертье, Бесьеру, гоф-маршалу Дюроку, уже хорошо известному в Петербурге и бывшему там одно время законодателем мод, и обер-шталмейстеру Коленкуру, также знакомому Александру. Поболтав с полчаса, все простились друг с другом до завтра. Катера вернулись к своим берегам, Багратион среди прочих генералов поскакал за коляской Александра в Пюткупенен, где дожидался уничтоженный прусский король.
На следующий день повторился тот же спектакль, только Александр привел с собой Фридриха-Вильгельма вместе с фельдмаршалом Калькройтом и генералом Лестоком — единственными прусскими полководцами, оказавшими достойное сопротивление французам; им было полтора века на двоих. По такому случаю Наполеон украсил себя прусским орденом Черного орла, а Фридрих-Вильгельм приколол к груди крест Почетного легиона. Несмотря на показную учтивость, словцо Наполеона, которое он обронил в разговоре с русским императором, облетело оба берега Немана: "Я часто спал вдвоем, но втроем — ни разу". Судьбу Европы будут вершить только Франция и Россия, Пруссия — не в счет.
Бонапарт предложил Александру перебраться в Тильзит: разговаривать на твердой земле гораздо удобнее, чем на колышущемся плоту, где можно получить морскую болезнь, — и для начала пригласил "кузена" отобедать у него завтра.
В пять часов по обе стороны Дойчештрассе, от ворот до кирхи, выстроились в три шеренги восемьсот французских гвардейцев с прекрасным оркестром; прибытие Александра и Константина возвестили сорок пушечных выстрелов.
Братья ехали рядом, и хотя в их чертах угадывалось сходство, различие между красивым Александром с кротким взглядом серо-голубых глаз и курносым белобрысым Константином сразу бросалось в глаза.
— Vous avez une belle garde, colonel! — сказал русский царь французскому полковнику.
— Et bonne, sire! — довольно дерзко ответил тот.
— Je le sais.[8]
Наполеон увел гостей обедать в дом советника Зира, откуда всего десять дней назад выехал Фридрих-Вильгельм.
После короткого и бурного летнего ливня лошади почетного эскорта оскальзывались на булыжной мостовой, но цесаревич Константин пустил своего коня галопом, демонстрируя мастерство наездника. Его приплюснутое лицо и ловкая посадка в седле напомнили Наполеону о том, что ему хотелось увидеть. Александр слегка удивился, но согласился удовлетворить его любопытство. Блестящая компания отправилась на левый берег Немана.