Вот Иван Витт — другое дело. Сын Софьи Потоцкой не может быть восприимчив к женским уловкам, с детских лет будучи свидетелем интриг и вероломства. Конечно, полковником в двадцать лет его сделали только ради матери, но стрелялся-то он не из-за нее, а чтобы всем доказать, что он и сам по себе кое-что значит. После этой дуэли (сразу с Багратионом и Витгенштейном) ему пришлось оставить службу, однако из гвардейских списков его не вычеркнули. О женских прелестях он рассуждает, как о лошадиных статях, — кстати, у него просто царская конюшня, которой он щедро делится с товарищами, так что у русских волонтеров лошади лучше, чем у адъютантов Бертье и Бонапарта.
Бертье! Вот уж кто выставил себя на посмешище! Англичане выкрали его эротическую переписку с престарелой прелестницей, маркизой Висконти, и передали в газеты; разгневанный Наполеон заставил его жениться на дочери баварского короля, простушке и дурнушке, на тридцать лет его моложе. Бертье был влюблен в свою Джузеппу лет двенадцать; в довершение несчастья она овдовела через несколько месяцев после его свадьбы, когда он был уже связан по рукам и ногам! Он купил своей дульцинее дом по соседству со своим парижским особняком и ходил к ней туда через потайную дверь, а обманутая жена устраивала ему жуткие сцены. Бонапарт же совершенно напрасно считает, что Дюроку удалось скрыть ото всех, кто та дама, с которой гофмаршал появлялся два года назад в театре и в опере, прежде чем отвезти в скромный особняк на улице Ла-Уссэ — дожидаться ночных визитов императора. Мария Валевская. Ангел красоты и кротости (на взгляд Бонапарта). Молода и миловидна, очаровательна в своей непосредственности, а придворный портной Леруа огранил этот алмаз, придав ей истинно парижский блеск.
В семнадцать лет ее продали шестидесятивосьмилетнему старику — дважды вдовцу, чьи внучки были ее ровесницами! Мария чуть не умерла, узнав о своей участи, но покорилась ей ради семьи — и отчизны. О, поляки так любят свою отчизну! Зимой седьмого года польки встречали Наполеона как мессию, однако юная добродетельная жена и мать, явившаяся на бал к победителю русских и австрийцев, была скандализована тем, что он, небожитель, воспылал к ней желанием как обычный мужчина. Однако Валевский сам подтолкнул ее в постель Бонапарта, славшего ей пылкие записочки: платой за стыд станет независимость Польши! Вырвавшись из объятий своей "нежной голубки", Бонапарт коршуном налетел на пруссаков; поляки получили Великое герцогство Варшавское. Конечно, им этого мало; князь Юзеф Понятовский пытается вернуть то, что было отнято австрийцами, но одному, без Бонапарта, ему не справиться; добродетельная патриотка — козырная карта в польской колоде. Ничего, и мы не без козырей: Витт сумел жениться на Юзефе Валевской, родственнице Марии по мужу; он тоже способен на жертвы ради отечества.
Как хорошо в Пратере! Покой, тишина, нарушаемая лишь шелестом листвы, журчанием воды, щебетом влюбленных пичуг — огромный контраст с грохотом боя. Лежён отдыхал душой, приезжая сюда в редкие свободные часы, чтобы сделать несколько этюдов, попытаться ухватить игру света в тенистых аллеях, солнечные блики на глади Дуная… Если оставалось время, на обратном пути он заходил в церковь Св. Августина и подолгу стоял перед надгробным памятником эрцгерцогини Марии-Кристины, рассматривая великолепные скульптуры Антонио Кановы. Деревья и холодный мрамор привлекали его больше теплого тела, хотя хорошенькие венки, покинутые мужьями-беглецами, охотно позволяли победителям утирать им слезы, — храм природы и храм рукотворный наводили на мысли о вечном, высшем, лучшем, совершенном… Впрочем, минуты досуга были редки, адъютанту по-прежнему давали уйму поручений, и он мотался между Веной и Шёнбрунном. Готовясь в очередной раз вскочить в седло, Лежён отвлекся на шум, доносившийся из гауптвахты. Вздохнув, полковник отправился туда, хотя и не ожидал ничего хорошего: не так давно он уже пострадал в драке, когда разнимал солдат и местных жителей.
На этот раз, впрочем, обошлось: весь шум производил мужчина лет сорока, небритый, взъерошенный, во фраке с оборванными пуговицами, который кричал по-немецки на солдат, топая ногами. Лежён спросил, что случилось; сержант передал ему записную книжку со вставленным в нее карандашиком: вот, поймали шпиона, писал шифровку тайными знаками. Луи раскрыл книжечку.
— Пустяки, — сказал он, пролистав несколько страниц. — Это ноты. Музыка.
— Ja, ja, die Musik! Ich bin ein Komponist![63] — обрадовался бузотер.