Сильный ветер подгоняет и без того быстрое течение, взбивая высокие волны. Река уносит вывернутые с корнями деревья, стога сена, неосторожно оставленные на берегу, плоты и лодки; канаты рвутся, слишком легкие якоря не могут удержать понтонов, выбитых из середины моста. Уже семь утра! На правом берегу скопились семьдесят тысяч человек, но мост исправить невозможно…
Четыре солдата несли на плаще Сент-Илера. Он был без сознания, его левую ступню оторвало ядром. Ланн прошел вперед, чтобы занять его место. Остатки корпуса перестраивались под градом ядер и пуль.
— Ну, ну, ребята! — подбадривал Ланн своих солдат. — Неприятель не лучше, а мы не хуже, чем при Маренго! Тогда мы тоже отступали поутру, а к вечеру победа была наша!
Повсюду лежали раненые, остров Лобау превратился в большой полевой госпиталь — вернее, в анатомический театр. Вот только терзаемые тела принадлежали еще живым людям, а не покойникам. Лежён торопил коня, чтобы не слышать звериных воплей и звука пилы, вгрызающейся в кость. Перси и Ларрей калечат людей, чтобы спасти им жизнь, они жестоки из сострадания. Однако какою стальною волей надо обладать, чтобы выдержать здесь целый день! Если бы слава, манящая видом победных шествий, заставляла гоняющихся за ней проходить мимо окровавленных столов и корзин с отрубленными членами, она внушила бы отвращение к себе…
Добравшись до берега, полковник выругался. От моста, возведенного позавчера, остались одни обломки, кое-как связанные между собой, чтобы не унесло течением. Пять-шесть лодок еще держались вместе, еще дюжину отделял от них огромный прогал. Вода поднялась на восемь футов; если якорь держался крепко, канаты становились слишком коротки, и лодки уходили под воду. Понтонеры и гардемарины пытались достать их, сидя в плетеных корзинах; волны, перекатываясь через мост, накрывали их с головой, корзины закручивало, они запутывались в снастях… Лежёну сказали, что несколько человек уже утонули.
На весельных судах переправляться бессмысленно: лодки снесет к неприятелю. Перекидные мосты — утопия: течение слишком сильное. Доступен лишь путь назад: можно хотя бы переправить в лодках раненых, не заставляя их истекать кровью под кустами, пока у измученных хирургов дойдут до них руки.
"Аааа! Аааа!" Солдат орал с вытаращенными глазами, указывая рукой вверх по течению. Глянув туда, Лежён сам чуть не закричал. По самой середине реки плыла горящая водяная мельница, приближаясь со скоростью атакующего эскадрона. Должно быть, это австрийцы специально спустили ее на воду и подожгли.
Понтонеры выбирались из корзин; моряки прыгали в ялики. Им никто ничего не приказывал, но они сами поняли, что нужно делать: зацепить этот брандер канатами, цепями, поставить на якоря, чтобы он не поджег понтоны. Вот дьявол, слишком поздно, они не успеют! Течение слишком быстрое… Зацепили! Тащат сюда, чтобы пылающая махина прошла там, где снесен пролет… А вдруг она начинена порохом и взорвется?!
Гудение огня перекрыло грохот волн, разбивавшихся о понтоны. Повеяло жаром; Лежён отпрянул. Брандер прошел так близко, что теплый воздух коснулся щек. Несколько лодок загорелись; солдаты бросились их тушить. Снова раздался крик удивления, но уже без страха: по реке плыло стадо оленей.
Должно быть, наводнение выгнало их из Пратера или с затопленных островков. Вмиг сделавшись охотниками, понтонеры превратили швартовы в арканы, стараясь набросить петлю на ветвистые рога. По радостным воплям Лежён понял, что охота увенчалась успехом; не совладав с искушением, он подошел посмотреть. Солдаты связывали ноги оленю и двум ланям, вытащенным на берег; животные мелко дрожали от холода и страха. У Луи сильно забилось сердце, когда он увидел крупные слезы, катившиеся из глаз оленя. Горло стиснуло от жалости к благородному животному: олень понимает, что его ждет, и знает, что не сможет предотвратить ужасного конца. Его рога, казавшиеся столь грозными в лесу, бессильны против человека, он не спасется сам, и самки погибнут тоже. Не в силах на это смотреть, Лежён снова сел верхом и поскакал назад через страшный остров, чтобы доложить обстановку императору.
Венгерские гренадеры подошли без единого выстрела к самым французским пушкам, но тут их остановил ужасный картечный огонь. Зная, что боеприпасы у французов на исходе, эрцгерцог Карл гнал пехоту вперед. Крепкие усачи сцепились врукопашную с юными солдатами Удино; Наполеон бросил в бой гвардейскую кавалерию — не столько чтобы вырвать победу, сколько чтобы спасти армию; на Бесьера обрушились австрийские кирасиры. Французская пехота расступилась, пропустив конников, а затем принялась стрелять в упор по их преследователям. Увидев, что потери слишком велики, Карл на время оставил французов в покое, тем более что Эсслинг был захвачен.