Утром девятого июля обе гвардии выстроились от дома Хинца до дома Зира. Ровно в одиннадцать появился Александр; на его зеленом преображенском мундире красовался "Большой орел Почетного легиона" — звезда из пяти белых лучей в виде ласточкина хвоста, под золотой императорской короной и поверх лаврового венка, в центре которой блистал золотом профиль "Наполеона, императора французов". Оригинал этого портрета присоединился к нему на середине улицы; на груди у Наполеона был крест ордена Св. Андрея Первозванного — распятый апостол поверх двуглавого орла. Государи устроили смотр войскам, после чего Бонапарт попросил у своего нового союзника позволения наградить самого храброго из русских гренадеров. Александр указал на флангового первой шеренги, и гренадер Лазарев нежданно для себя получил солдатский знак ордена Почетного легиона с пожизненной пенсией в тысячу двести франков. Царь пожаловал орден Св. Андрея Первозванного Мюрату, Бертье и Талейрану; император французов нацепил орден Почетного легиона великому князю Константину, Будбергу, Куракину и Лобанову-Ростовскому. Затем отправились на квартиру, занимаемую Александром, чтобы подписать договоры о мире и о союзе. Когда это было исполнено, один из адъютантов Бертье благоговейно подобрал со стола чернильницу и два пера, чтобы сохранить их для истории.
Два императора почтили своим присутствием праздник, устроенный в честь годовщины Полтавского сражения, — неприкрытый намек на то, что Франция отказывается от давнего союза со Швецией и не поддержит ее против России. В три часа дня Александр, обнявшись напоследок с новым другом, сел в лодку, доставившую его на российский берег Немана.
Беннигсена уволили в отставку "до излечения болезни"; командование армией перешло к Буксгевдену. Вечером Александр вместе с Константином выехал в Петербург, а Наполеон — в Кёнигсберг.
Судебный советник Зир с семейством наконец-то смог вернуться в свой дом, проведя две недели у соседа Хехстера. Там его ожидала неприятность: великолепной супружеской кровати, отделанной золотом и лиловым шелком, нигде не было. Впрочем, вскоре она отыскалась: Наполеон подарил ее Александру, и честный Хинц, получивший от своего постояльца триста дукатов за беспокойство и кольцо в тысячу талеров на память, вернул ее прежнему владельцу. Советнику Кёллеру повезло меньше: трава в саду была вытоптана, кусты поломаны, несколько деревьев срублено, да и отхожая яма у ограды не добавляла очарования; повсюду валялись пустые бутылки и битое стекло — господа офицеры упражнялись в стрельбе.
…Поручики Волконский и Лопухин сидели у костра на биваке, уставившись в огонь. Они уже выпили два штофа Гданьской сладкой водки; Лопухин распечатал третий. В пламени плясали чертенята. Отчего они веселятся? Так ведь мир. Мир! Испрошенный и полученный! Чужое торжество! Нового сражения не будет. И что теперь? Казармы, учения, манежная езда? Визиты к знакомым с маменькой, скука светских гостиных… Разве это жизнь? Настоящая жизнь была здесь, но она кончена. Волконскому стало жарко и муторно. Он расстегнул мундир непослушными пальцами, что-то царапнуло его по руке. A-а. Крест ордена Св. Владимира за Пултуск и золотой крест за Прейсиш-Эйлау. Сразу заныла рана в правом боку — он залечивал ее здесь, в Тильзите. Зачем всё это было? Да, Фридланд — неудача, но не пятно! К тому же любое пятно можно стереть — тьфу! Набрав слюны, Серж плюнул на угли, но те не погасли, а только разгорелись еще больше.
— Кто-нибудь знает — долго мы еще будем стоять в этой дыре? — лениво спросил конногвардейский корнет, посасывая трубку.
— Ждем приказа от Буонапарте, чтобы выступить против Англии, — тотчас отозвался Лунин.
— Ах, Мишель, как ты можешь так говорить!
— Называть Наполеона Буонапарте? Это его настоящее имя.