Шумный многолюдный Несвиж — не чета захолустному Глуску. В трактире, где остановился Булгарин, пили чай приезжие помещики, доктор-немец и еще какие-то господа; хозяин был шляхтич. Не успел корнет договориться о комнате, как явился еврей-фактор с предложением услуг. Фаддей попросил его раздобыть коляску с парой лошадей до вечера, сторговавшись за червонец; в полдень он уже катил в ней мимо Фарного костела, через Рыночную площадь с торговыми рядами, где богатые евреи торговали товарами иностранной выделки (по большей части контрабандой), вдоль мощеных улиц со старыми расписными домами на мост-дамбу посреди широкого пруда, за которым возвышалась громадина замка с высокой угловой башней, глядящей с холма на реку Ушу.
В последний раз Булгарин был в Несвиже пятилетним ребенком. Замок казался ему пещерой Али-Бабы, полной несметных сокровищ; бегая по комнатам в кунтуше, сапожках и шапочке с пером, Тадеушек приводил в умиление дам своей польской болтовней и веселил старого генерала Ферзена… Теперь он узнавал и не узнавал город и замок. Повсюду были видны следы недавнего ремонта — гнездо Радзивиллов возвращало себе былое величие. И всё же былого очарования Фаддей не испытал.
Коляска остановилась на просторном мощеном дворе с колодцем посредине у двухэтажного каменного дома с флигелями, с толпой лакеев и арапов у входа. На лестнице с узорчатыми перилами у Фаддея всё же захватило дух: простор, ковры, росписи на стенах — это воистину был княжеский дворец. В прихожей толпилась дворня; Булгарин просил доложить о себе; торжественный дворецкий удалился церемонным шагом, затем вернулся с выражением радушия на лице: князь очень рад, соблаговолите следовать за мной.
Кабинет был обставлен изящной мебелью из красного дерева с бронзовой отделкой, столы и кресла растопырили ножки в виде лап крылатых грифонов или египетских божеств, обои и гардины подобраны под цвет обивки. Несколько человек сгрудились у стола и что-то рассматривали; от них отделилась высокая стройная фигура в голубом фраке с кипенно-белым галстуком и светлых панталонах, вправленных в мягкие сапоги с отворотами.
— Я рад познакомиться с членом фамилии, с которой Радзивиллов связывает давняя дружба, — сказал князь Доминик, протягивая руку Фаддею. — Надеюсь, вы погостите у меня несколько времени.
— Это было бы для меня большим удовольствием, но служба обязывает меня догонять полк, — ответил Фаддей, бросив беглый взгляд на мальтийскую звезду на груди у князя.
— Ну уж несколько дней вы пробудете?
Князь Доминик был одним из тех людей, которым трудно ответить "нет": приятное безусое лицо с нежной порослью бакенбард, скрывающих рябоватые щеки, вьющиеся белокурые волосы, необычный разрез серо-голубых глаз, придающий им грустное выражение, кроткая улыбка… Булгарин молча поклонился, Радзивилл взял его под руку и громко сказал:
— Господа, идемте завтракать!
Они прошли через ту же анфиладу комнат, которую только что пересек Булгарин, спустились по широкой лестнице, вышли во двор и свернули налево. Фаддей думал, что они идут в отдельную обеденную залу при кухне, но как же он удивился, поняв, что его привели на конюшню! В жизни не видел он ничего подобного: мраморные стойла с зеркалами в бронзовых рамах и шелковыми занавесями, везде опрятно, вместо обычного запаха, какой ожидаешь найти в подобном месте, — чистый воздух, слегка спрыснутый духами. Лошадей было несколько сотен, и все дорогие, породистые — вместе они стоили не меньше миллиона. Князь Доминик обошел их, лаская своих любимиц и стегая хлыстиком тех, кто, верно, в чем-то провинился. Тут же был устроен помост, на который подали завтрак; пока гости утоляли голод, конюхи, одетые жокеями, мамлюками и берейторами, седлали для них лошадей.