— Сир, я никогда не соглашусь замарать себя бесчестным и несправедливым поступком и сделаю всё на свете, чтобы помешать вашему величеству отдать подобный приказ.
Генерал отцепил шпагу и протянул ее королю. Несколько мгновений они стояли друг против друга неподвижно, затем Густав Адольф коротко бросил: "Ступайте!" — и повернулся к Эссену спиной.
…К ночи заметно посвежело, но ветра не было; вёсла мерно вздымались и опускались, плеск воды сливался с шорохом волн, набегающих на галечный берег. Закутавшись в плащ, король сидел в лодке, увозившей его на Рюген. В конце концов Карлу XII тоже пришлось покинуть Штральзунд в шлюпке, да еще и под обстрелом.
Гарнизон еще не был полностью посажен на суда, когда ординарец доставил Эссену королевский приказ: прекратить эвакуацию! Два часа спустя другой гонец привез новое распоряжение: продолжить переброску войск, и побыстрее! Утром хмурый, небритый генерал с покрасневшими после бессонной ночи глазами разыскал на берегу Густава Адольфа, который стоял в картинной позе на большом склизком валуне, глядя в подзорную трубу. Барон спросил, в чём была причина столь противоречивых приказаний. Король велел ему подняться и стать рядом. Он был охвачен радостным возбуждением.
— Послушайте, генерал, вам я доверяю, но только больше никому не говорите. Видите вы это белое пятнышко? — Он показал Эссену ноготь большого пальца.
— Да, сир.
— Покуда оно остается белым, удача мне улыбается, но чуть только порозовеет — жди беды. Вчера вечером я заметил, что оно бледнеет, и остановил переброску войск, а когда белизна возвратилась, возобновил ее, и видите — нам всё удалось!
Темно-серые глаза лихорадочно блестели, полные губы улыбались под щеточкой усов, щеки пылали румянцем.
— Не угодно ли вам пройти в палатку и отдохнуть, ваше величество? — осторожно спросил Эссен.
…Король лежал на софе лицом кверху, точно надгробие в католическом соборе. Эссен взглянул на генерала Толля и пожал плечами. Толль наклонился к больному; крест ордена Александра Невского с двуглавыми орлами меж концов свесился с его шеи, раскачиваясь как маятник.
— Ваше величество! — позвал Толль, словно вызывая короля из иного мира. — Погода портится, ваше величество. Соблаговолите послать парламентеров к французам; Рюген уже не удержать, но мы должны сохранить для Швеции армию, способную оборонять Сканию. Позвольте мне распорядиться от вашего имени.
Густав Адольф медленно повернул голову и посмотрел в упор на морщинистое лицо с глазами, почти лишенными ресниц.
— Пишите ваши аргументы, — вялым голосом вымолвил он.
Продиктовав текст секретарю, Толль подал его королю. Опершись на локоть, Густав Адольф пробежал бумагу глазами и с видимым отвращением приписал внизу: "В силу вышеизложенного, генералу барону Толлю поручено принять необходимые меры для сбережения чести и безопасности армии", после чего повернулся на другой бок.
— Сир, вы забыли поставить вашу подпись, — мягко напомнил Толль.
Король вдруг сел одним рывком, вырвал у него из рук бумагу, скомкал, швырнул в угол и снова улегся. Старый генерал поднял бумажный комок, расправил, подал секретарю.
— Пишите, сударь: король предоставил мне полномочия, но не смог поставить подпись, будучи болен. Ваше величество, я прошу вас только об одном: не медлить с отъездом, как только прибудет флот из Карлскруны.
Густав Адольф раздраженно отмахнулся; Толль вышел, не закрыв за собой двери, Эссен поспешил за ним. Старик смотрел прямо перед собой, на ходу складывая бумагу; в профиль его нос напоминал вороний клюв.
— В конце концов, подпись неважна, — сказал он словно самому себе. — С этого момента надо мною нет иной власти, кроме Бога и моей совести.
ПЕТЕРБУРГ
— Пошел!
Карета вынеслась на Полицейский мост ровно в тот момент, когда с той стороны появился экипаж французского посла, и сцепилась с ним. Разъехаться не было никакой возможности: новый чугунный мост, заменивший собой деревянный, еще не был до конца отделан, вдоль правого края высились груды щебня и горки гранитных плит для тротуаров.
— Faites reculer votre voiture! — кричал француз, высунувшись в окошко своей кареты.
— C’est votre tour de reculer! — отвечал ему русский офицер. — En avant![12]
Генерал Савари вылез из экипажа и велел своему кучеру сдать назад. Наемная карета, только что мчавшаяся стремглав, теперь ехала шагом, офицер распевал во всю глотку песню, рабочие, возившие в тачках щебень, посмеивались. Когда нахал наконец поворотил направо, посол с кислым видом продолжил свой путь по Невскому проспекту.