Костюм был хорош: коричневое трико, набедренная повязка, несколько ниток коралловых бус на шею, плащ из настоящей тигровой шкуры, лук, колчан со стрелами и роскошный головной убор из страусовых перьев — настоящий американский дикарь. Нужно непременно показаться в нём товарищам! Накинув поверх шинель и нахлобучив уланскую шапку, Булгарин отправился к своему земляку — поручику Фащу, у которого по вечерам собирались офицеры.
В комнате было накурено, на полу стояло несколько пустых бутылок, за столом кто-то метал банк. Появление "индейца" внесло оживление, Фаддея рассматривали со всех сторон, заставляя поворачиваться передом и задом.
— С кем же ты едешь к Фельету? — спросил Францкевич. — Верно, с той красоткой, с которой мы тебя видели в театре? Хороша! Поздравляю!
— Вовсе нет, — смутился Булгарин и покраснел, чем вызвал смех и целый град шуток.
Ему было досадно, что его дружба с Шарлоттой может сделаться добычей пустословов и хвастунов, не стеснявшихся даже быть любовниками на содержании. Фаддей оберегал свое чувство, точно сокровище, не позволяя заклеймить его пошлым словом "связь". Получив позволение бывать на Малой Морской не раньше одиннадцати утра и не позже девяти вечера, он стал ездить туда каждый день, а потом и два раза в день, сопровождая Шарлотту в театр (теперь он сидел в ее ложе) и на прогулки. Офицеры могли отлучаться из Стрельны в Петербург не чаще, чем раз в неделю, для этого требовалось отпроситься у самого цесаревича и получить билет за его подписью, но правило это нарушалось всеми и ежедневно. Булгарин уезжал сразу после развода, часов в десять-одиннадцать утра, а возвращался на следующее утро. Он совершенно манкировал своими обязанностями, и ротный командир перешел от предостережений к наказаниям, но одна записочка от Шарлотты заставляла Фаддея моментально забыть о данном самому себе слову исправиться и больше радеть о службе. Они говорили обо всём на свете: о балетах Дидло, Даниловой и Дюпоре (французский танцовщик в роли Зефира перелетал через сцену в три прыжка и кружил всем голову своими пируэтами, юная русская Флора в па-де-де поднималась на самые кончики пальцев!), о русских традициях и английских памфлетах; Шарлотта внимательно слушала рассказы Фаддея (на дурном французском языке) о дежурствах, разводах, учениях, забавных случаях в казарме, совсем не выказывая скуки, и серьезно спрашивала, какого он мнения о Наполеоне, так что он сам себе казался интересным. Она не ждала от него подарков и даже гневалась, когда он привозил к чаю какие-нибудь лакомства: она достаточно богата, чтобы купить всё нужное самой!
В самом деле, она одевалась (с большим вкусом) в модных французских магазинах и водила дружбу с актрисами и щеголихами, с которыми познакомила и Фаддея. Содержательницей одного из магазинов была мадам Ксавье — очень высокая, статная, величественная женщина. Говорили, что в молодости, когда Робеспьер ввел в Париже культ Высшего существа, она изображала богиню Разума во время торжественных процессий. Доподлинно же было известно, что сразу по прибытии в Петербург она поступила на сцену Большого театра и несколько лет играла там первые роли: Федру, Гермиону, Семирамиду, хотя в большей степени блистала своими туалетами, чем актерской игрой или декламацией стихов. Через нее Булгарин и раздобыл у театрального костюмера наряд американца, чтобы сопровождать Шарлотту с двумя другими француженками на маскарад к Фельету.