продекламировал Денис. Разговоры смолкли, все взоры обратились на него. Кульнев усмехался в свои усы: он действительно предпочитал красный шерстяной колпак гусарскому киверу. Давыдов продолжал:
Эти слова, сопровождаемые мимической игрой, были встречены дружным смехом.
Рукоплескания быстро стихли, потому что вития продолжал:
Стихотворцу кричали "виват!" и чокались с ним наперебой.
На следующий день Кульнев с Давыдовым чуть не поссорились: подполковник рвался преследовать шведов, отходивших к Улеаборгу, адъютант Багратиона убеждал его, что эта ретирада — не беспорядочное бегство, а стратегическое отступление, в Улеаборг стекаются все финские войска, чтобы соединиться там со шведскими, и когда это произойдет, сия могучая сила сметет жалкие клоки войск Раевского, оторвавшиеся от русской армии на более чем шестьсот верст и не имеющие подпоры. Кульнев, прежде казавшийся Давыдову благоразумным и рассудительным, был словно в чаду охотничьего азарта. И если бы он один! К Улеаборгу рвался Тучков. Авангард продвигался на север, встречая на своем пути лишь небольшие пикеты в несколько драгун при одном орудии. Генерал намеревался дать сражение при Брагестаде, но шведы ушли и оттуда. Давыдов охрип, доказывая Кульневу, что их заманивают в ловушку, но от Тучкова доставили приказ: главные силы заблудились где-то в лесу у Пиехинки и подойдут позже; Кульневу надлежит, усилив себя батальоном егерей и батальоном мушкетеров, продолжать преследовать противника. Штаб-ротмистр сдался.
…Артиллерию сняли с передков во дворе дома, стоявшего у обрыва над старым руслом Сикайоки; егерей Кульнев выслал в цепь. Громыхнули разом два выстрела, с противоположного холма прилетели два шестифунтовых ядра: шведы поставили пушки у большой дороги, пехота выстроилась по обе стороны от них — у постоялого двора, у пасторского дома и за кирхой.
Прячась за кустами, егеря стреляли с колена, метко выбивая орудийную прислугу шведов, но и те успели нанести немалый урон. Когда отряд Турчанинова вышел со льда залива на берег и пробрался лесными тропами ко двору пономаря, каждый шведский стрелок уже сделал не меньше полусотни выстрелов, и русские пушки замолчали. Турчанинов бросился в штыковую атаку, однако свежий батальон шведов, взобравшись на холм по колено в снегу, принял удар на себя, сменив усталых товарищей. Бой продолжался уже пять часов, солнце клонилось к закату; шведы начали отступать к реке и переправляться на ту сторону, но едва их артиллерия ступила на лед, как из-за мыса выскочили гусары и казаки. Сражение разгорелось с новой силой: вся шведская конница составляла не больше сотни человек и была быстро смята, зато нюландские егери остановили гродненских гусар, заставив их попятиться назад; в это время казачьи разъезды прорвались на правый берег Сикайоки и чуть не захватили в плен шведский штаб. Кульнев двинул резерв на правый фланг, чтобы обойти шведов сбоку; пехота скатилась с холма и бросилась через реку.
Нежно-розовый закат окрасил снег в лиловые оттенки. Отступавшие было шведы повернули назад — туда, где последний золотой луч соскользнул по шпилю колокольни. Нюландские егери спустились цепью на лед; шедший впереди поручик взмахнул руками и упал навзничь. Замешательство длилось не больше минуты: с крутого берега за спиной у егерей вихрем слетела конная фигурка. "Урааа!" — три роты шведов, наклонив штыки, бросились следом за удальцом и сошлись в схватке с русскими.
Штыки, приклады, ножи, кулаки — всё шло в дело, никто не хотел уступать. Шведов было больше, они оттесняли русских к постоялому двору. Кульнев понял свою ошибку слишком поздно; он ринулся с правого фланга в центр, куда теперь стекались остатки его отрядов, чтобы предотвратить окончательный разгром. К счастью, Турчанинов вовремя сообразил и увел своих людей обратно в лес под прикрытием конницы, не дожидаясь приказа; шведы уже подтащили орудие и открыли огонь; ядро пролетело так близко от Кульнева, что обожгло ему ногу.