— А что это ты караулишь?
— Тюрьму. Хочешь взглянуть? Довольно любопытно.
Корнет оставил своего коня у ворот, и они пошли.
Прочный сруб из толстых бревен стоял на каменном фундаменте, во втором этаже было проделано несколько маленьких окошек. С неказистого крыльца офицеры попали в коридор, деливший тюрьму на две половины: мужскую и женскую. Внизу помещались одиночные каморки для уже осужденных преступников, а наверху — большие комнаты для арестованных, которые дожидались суда. Все заключенные были местными жителями; до самого прихода русских при тюрьме оставался шведский караул с запиской от Сандельса — просьбой взять охрану узилища на себя, а караул отослать к отряду. Новый приятель Булгарина отомкнул дверь в общую залу и пригласил его войти.
Несколько женщин разного возраста сидели на топчанах или прохаживались между ними, беседуя друг с другом. Фаддея поразили росписи стен, грубо выполненные неумелой рукой: это были сцены Страшного суда и адских мук. Доморощенный живописец изобразил черных рогатых чертей, варивших преступников в котлах или жаривших их на вертелах, и еще каких-то странных зверей — то ли медведей, то ли львов, — терзавших их своими когтями. На потолке же, по-видимому, был нарисован рай — небо с облаками и звездами; в дальнем углу стояла кафедра для пастора. Как же, должно быть, неприятно здесь находиться!
Узницы совсем не обращали внимания на офицеров. Совсем молодая девушка, лет двадцати, сидела на своем топчане с безучастным видом. Она показалась Фаддею красивой: светлая, круглолицая, голубоглазая — точно звездочка в темной ночи. Интересно, какой проступок она совершила? Поручик подозвал солдата, говорившего по-фински, и с его помощью начал бесцеремонно расспрашивать девушку. Солдат перевел, что бедняжку обвинили в детоубийстве, но она ни в чем не виновата. Булгарин поманил товарища в сторонку.
— Знаешь что — давай ее выпустим?
Солдату-карелу пришлось несколько раз повторить арестантке, что она вольна вернуться домой. Поняв наконец, она широко улыбнулась, показав милые ямочки на щеках. Если у двух вертопрахов еще оставались сомнения в том, что они сделали доброе дело, то теперь они развеялись совершенно; девушке дали пару серебряных рублей на дорогу, и Булгарин проводил ее до городской черты, чтобы она благополучно миновала караулы.
Об атаке в конном строю не могло быть и речи: лошади переломали бы себе ноги о разбросанные там и тут замшелые валуны, трухлявые пни и упавшие деревья с острыми сучьями. Два взвода улан, посланные Рахмановым на подмогу капитану Зеленке, могли только стоять и смотреть, как пехота отбивается от шведов.
Ранним утром, когда над водой стелился туман, к берегу тихо, почти без плеска, подошли рыбачьи лодки. Шведов было не меньше батальона, а то и двух — они рассыпались по кустам, пробираясь к Куопио с севера и с востока, в обход желтой мызы, игравшей роль сторожевого поста. У Зеленки была всего одна рота солдат и с десяток казаков для связи; оставив один взвод оборонять желтую мызу и приказав солдатам перебегать по крыше с места на место, чтобы казалось, что их больше, он выстроил остальных цепью и повел на кусты, приготовившись умереть в бою.
Птицы испуганно смолкли: выстрелы отдавались гулким эхом, пули теперь залетали в лес, с чмоканьем впиваясь в стволы, на головы уланам сыпалась хвоя и шишки. Стрельба становилась гуще то справа, то слева, за кустами мелькали то серые сермяги, перетянутые черными ремнями, то зеленые мундиры, но вот впереди послышался дружный залп и громкое "ура!". Не сговариваясь, уланы тронули лошадей шагом, пригибаясь к гривам и отводя от лица колючие лапы.
Чернокудрый красавец Потемкин со шпагой в руке и при всех орденах бежал впереди лейб-егерей, увлекая их в штыковую атаку. Уже не думая отстреливаться, шведы и финны отступали к своим лодкам; настигнутые отбивались, по берегу катались сцепившиеся тела врагов, отплевываясь от песка… Взмахивая веслами, лодки быстро скользили по озеру и вскоре скрылись за изломами лесистого берега; несколько мертвых тел покачивались на волнах.
Дежурство по госпиталю совершенно отбило у Булгарина аппетит, он отказался от ужина и выпил только чаю с кнакебрё. После целого дня среди криков, стонов и тошнотворного запаха крови назначение в караул у тюрьмы показалось праздником. Поднявшись по знакомым ступеням, но теперь уже со связкой ключей, он решил от скуки проинспектировать обе залы с арестованными. Мужскую половину Фаддей покинул довольно быстро, с неприятным чувством, пошел на женскую и… не может быть!