Каблуков изумился.
— Как? Погоди, да объясни же, что с тобой случилось!
Волконский рассказал ему, как было дело; Каблуков не соглашался принимать его палаш, уверяя, что это недоразумение, которое сейчас разъяснится. Полные губы Сержа сложились в упрямый замок. Нет, в нём обижен мундир, и раз так, то он подаст просьбу о выходе из армии. Пускай Уваров любимчик государя и пусть он отличился в прошлую кампанию, он не имеет никакого права, решительно никакого права…
— Вот он где! — Доброе круглоглазое лицо Депрерадовича прояснилось. — Что же это ты, голубчик…
Волконский заново объяснил командиру полка, что более не может оставаться в армии при таком к нему отношении; Депрерадович и пришедшие с ним офицеры в один голос уговаривали его не принимать слов Уварова в обиду, на что Серж объявил, что всё равно подаст в отставку.
— Ну и подавай! — обиженно воскликнул Депрерадович, рубанув рукой воздух. — Подавай! А пока я твой командир! Марш в казармы!
Давыдов посмотрел на поручика с укором и покачал головой.
Чернышев болтал всякий вздор. Узнав о его возвращении из Парижа, Волконский тотчас отправился к нему, чтобы расспросить хорошенько, и теперь был вынужден слушать про фасоны новых французских мундиров и ухищрения, к каким прибегают дамы, чтобы не забеременеть. И это говорит человек, который присутствовал в Байонне при низложении целой королевской династии!
У Alexandre самоуверенный вид мужчины, не знавшего отказов, слегка раскосые глаза, мелко завитые черные кудри и довольно крупный нос с чувственными ноздрями. Он говорит по-французски с непринужденностью, необходимой для пустой и легкой светской беседы, Сергей же всячески старается направить их разговор на интересующую его тему: что за человек Бонапарт? Чернышев словно издевается над ним, сыпля анекдотами: Наполеон имеет привычку тянуть своих адъютантов за уши, точно детей, и даже боевые генералы, прошедшие сквозь огонь многих сражений, могут подвергнуться этой экзекуции; он неприхотлив, главная роскошь для него — быстрота, с какой исполняются его приказания. Император никогда не предупреждает о своем отъезде, поэтому во дворе всегда стоит оседланная и взнузданная лошадь. "Коня!" — говорит он, и вокруг тотчас делается суматоха: все спешат пройти в двери, толкая и роняя друг друга, точно объявили о нападении неприятеля; между тем Наполеон вскакивает на своего арабского скакуна и пускает его галопом, не дав себе труд подобрать поводья, а остальные мчатся за ним, глотая пыль. В еде он не особенно разборчив и обедает не более двадцати минут, зато подать на стол должны немедленно, поэтому каждые полчаса на вертел насаживают новую пару цыплят: никто не знает, когда император потребует себе кушанье. После победы при Маренго его повару Дюнану пришлось состряпать обед практически из воздуха, поскольку обозы отстали, а в походном несессере оставались только бутыль с оливковым маслом и пара зубчиков чеснока; один адъютант Бонапарта где-то изловил цыпленка, другой нарвал в огороде петрушки, третьему посчастливилось найти пару шампиньонов — Дюнан изрубил ощипанного цыпленка саблей, поджарил его с этой жалкой приправой и подал через четверть часа; с тех пор император заказывает цыпленка а-ля Маренго после каждой победы, на удачу, потому что, как говорят, он очень мнителен…
— Здравия желаю, ваше превосходитель-ство! — гаркнул в прихожей денщик Чернышева.
Оба офицера вскочили и стали застегивать сюртуки; они успели вовремя: вошел Уваров. Окинув обоих надменным взглядом и кивнув на приветствия, он велел Чернышеву зайти к нему, после того как он представит рапорт государю, Волконскому же ничего не сказал и сразу вышел.
— Мое мнение таково, что Испания станет une sacrée épine dans le pied de Bonaparte[38].
Проводив шефа, Alexandre заговорил совсем другим, серьезным тоном.
— Il n’est si bon cheval qui ne bronche[39]; наш гений совершил ошибку, отправив в Мадрид князя Мюрата, который хорошо умеет только рубиться, и попытался исправить ее второй, заменив его своим братом Жозефом — человеком вовсе не военным. Но самое главное — он до сих пор уверен, что испанцы будут благословлять его за то, что он избавил их от Бурбонов.
— Жозеф Бонапарт — король Испании?
— И сам этому не рад. Уверен, что он предпочел бы и дальше сибаритствовать в Неаполе, куда теперь едут полумертвый герцог Бергский, прижимая к груди вожделенную корону, и его торжествующая жена. Помяни мое слово: пройдет несколько месяцев, и Наполеону придется самому вести армию через Пиренеи.
— Но зачем ему это нужно? Qui trop embrasse mal étreint[40].