От Рауталампи шли по ночам, а днем отдыхали, пережидая жару. Мосты через протоки, соединяющие между собой озера, были сожжены партизанами, поэтому переправлялись на плотах или в челнах, привязывая к ним с боков для устойчивости вязанки хвороста или камыша, лошади же плыли сами. Близорукий Сабанеев раз чуть не утонул, прыгнув с берега на камыш рядом с лодкой, его вытащили егеря и насилу откачали. Иван Васильевич был еще не стар, лет тридцати шести, и по-детски обидчив. Такое часто встречается у людей небольшого роста (а Сабанеев был не больше двух аршин и трех вершков), к тому же он, по-видимому, страдал от последствий ранения штыком в лицо при Фридланде: у него был сиплый, прерывистый голос и плохое зрение, что он всячески пытался скрыть. Вместо того чтобы щурить глаза, он поднимал и опускал веки своих круглых глаз, точно филин. Как-то на рассвете он принял туман, стелившийся над гречишным полем, за озеро, и приказал устроить привал, набрать воды и варить кашу, а когда ему сказали, что воды здесь нет ни капли, нахохлился и погнал отряд дальше без отдыха.
Идти предстояло в Руовеси, в самое сердце страны, на соединение с графом Каменским 2-м, которым Буксгевден заменил Раевского. От Куопио — каких-нибудь двести верст с небольшим, ближе, чем от Гельсингфорса, но, выступая в поход, Сабанеев сказал: "С нами Бог!" — и перекрестился.
Спали вполглаза, с оружием не расставались ни на минуту. Съестное и фураж порой приходилось отнимать си-лои: крестьяне, пережившие этой зимои голод и мор после прошлогоднего недорода, защищали свои припасы с мушкетами в руках. В помещичьих усадьбах боев не случалось, хозяева соглашались отдать требуемое под расписки, но и там следовало держать ухо востро, а ненависть висела в воздухе подобно предгрозовой духоте. Не раз и не два русским говорили, что они идут на верную смерть, вернулись бы лучше в Куопио. На это Сабанеев отвечал, что за смертью они пойдут во Францию, Финляндия же им понравилась, они останутся тут.
Лето неприметно катилось к осени: ночи становились темнее, день убавился на час. Однажды к вечеру небо застили тучи, настал настоящий мрак. Уланский разъезд увидел с холма огни костров — чье-то войско на биваке, но не отважился идти через болото. Эскадрон Лорера отправили на рекогносцировку; унтер-офицер, видевший огни, служил проводником.
Лошадей пустили по большой дороге, останавливаясь на каждом перепутье; унтер сбился и не мог вспомнить, в каком месте давеча сворачивал с нее. Поворотили наудачу, забрели в лес, пробирались сквозь него верст пять, пока не вышли на поляну. Вдали сияли отсветы костров. "Меня! — безмолвно молил Булгарин. — Пошлите меня!"
— Корнет Булгарин! — вызвал Лорер. — Возьмите взвод и отправляйтесь.
Через поляну ехали на рысях, пока не наткнулись на оклик из темноты:
— Стой! Кто идет?
— Русские!
— Стой на месте, или убью!
Слава Богу — свои!
Николай Михайлович Каменский сам чуть не угодил в лапы к партизанам, выехав из Гельсингфорса, но сумел ускользнуть от них проселками, немало поблуждав по лесам. Буксгевден же, давший ему приказ "атаковать и разбить неприятеля, невзирая на малое число войск", едва не был захвачен шведами в плен на острове Кимито, с которого он наблюдал морское сражение, окончившееся победой русского флота. Пока главный отряд варил кашу на биваках, отпустив пастись артиллерийских лошадей, местные жители провели две колонны шведов прямо к мызе, где граф собирался садиться за стол: казаков, охранявших береговую линию, сделали почетным конвоем главнокомандующего, потому-то шведам и удалось незаметно высадить десант. Впрочем, караул и задержал наступление перестрелкой, пока из лагеря не примчались во весь дух четыре роты пехоты, таща за собой единорог. Не будь шведы так сведущи в военной теории, Буксгевден был бы уже в Стокгольме, но они наступали шагом, выстроившись во фронт, вместо того чтобы бежать вперед врассыпную, а когда всего одна рота егерей, услышав пальбу, поспешила на помощь с соседнего островка и случайно высадилась в тылу у неприятеля, шведы не стали драться на два фронта и поспешно ретировались, покинув даже привезенные с собой шесть пушек; три лодки сели на мель, двести человек были взяты в плен.