С высочайшего разрешения, перемирие продлили до марта, однако Каменскому было велено сдать командование барону Кноррингу, генералу от инфантерии. Это известие всех поразило, не суля ничего хорошего: старик Кнорринг, получивший "Егория" за взятие Вильны во время войны с Польшей, давно пережил свою славу; после Прейсиш-Эйлау он был отозван из армии, рассорившись с Беннигсеном, а ныне, как говорили, натравливал Аракчеева на Буксгевдена… Провожая любимого командира, офицеры не могли сдержать слез. "Мы завоевали Финляндию — сохраните ее!" — сказал Каменский Тучкову и уехал.
КАСТИЛИЯ
Император был в ярости. Обозы застряли неизвестно где, солдаты без провианта, амуниции, обмундирования! Пятый корпус еще не перевалил через Пиренеи, Восьмой, вынужденный покинуть Португалию, только высаживался на французский берег. Авангард маршала Виктора был застигнут врасплох испанцами; к счастью, Лефевр подоспел вовремя и отогнал их; Бесьер до сих пор не добрался до Бургоса! Жозеф — пустое место, он не в силах справиться даже с административными обязанностями, но и маршалы тоже хороши! Им была поставлена четкая задача: уничтожить испанскую армию, но всё приходится делать самому! А тут еще Ланн так расшибся, упав с коня на горной круче, что чуть не отдал Богу душу. Ничего, оклемается. Второй корпус вместо Бесьера поведет Сульт. Говорят, что в Бургосе стоят отборные испанские войска. Чушь! Что такое одиннадцать тысяч штыков, полторы тысячи сабель, три десятка пушек и семь-восемь тысяч крестьян, вооруженных чем попало, против двадцати четырех тысяч французских солдат! Вперед, Сульт! Я иду за тобой.
…Испанские пушки громыхали по всему фронту; конница Лассаля непрерывно маневрировала, пытаясь нащупать слабое место в правом фланге испанцев, протянувшемся вдоль лесистого берега Арлансона: взводы выстраивались то в колонну, то в линию, трубачи меняли сигналы, кони переходили с крупной рыси в галоп, и тогда земля сотрясалась от топота, а блеск выставленных вперед клинков был подобен молниям в грозовой туче.
Сульт бросил вперед дивизию ветеранов, которой командовал Мутон; плотная колонна прошибла оборону испанцев, точно таран — глинобитную стену. Увидев, что правый фланг смят, левое крыло армии Эстремадуры тоже смешалось; пехота обратилась в бегство, но на пути у Лассаля, преследовавшего врага, встал батальон Валлонской гвардии.
Французы уже ворвались в Бургос на плечах у испанцев и грабили склады и покинутые жителями дома; артиллеристов, еще остававшихся возле орудий, изрубили кирасиры Бесьера, а дон Висенте Хенаро де Кесада в который раз командовал охрипшим голосом: "Ряды сомкнуть!" Лассаль повел в атаку драгун; пуля сбила с него шляпу, наброшенный на плечи ментик продырявило в нескольких местах. Вороной конь перескочил через трупы, занесенный палаш со свистом опустился, валлонец выронил ружье с погнутым штыком и повалился набок, схватившись за окровавленное лицо…
Обгоняя остатки своих рассыпавшихся войск, старый граф Бельведер скакал в Лерму, чтобы собрать там несколько уцелевших батальонов; Сульт послал за ним вдогонку пехотную колонну, отправив еще несколько отрядов в Паленсию и Вальядолид, а сам выступил на север, чтобы перерезать пути сообщения с армией генерала Блейка, которому должны были дать бой Виктор и Лефевр. Бесьер зашел взглянуть на пленных.
Несколько человек в некогда васильковых мундирах и бело-красных камзолах, изодранных в лохмотья и пропитанных кровью, сидели возле офицера, без чувств лежавшего на полу. Его грудь и бедра были исколоты штыками, лицо изуродовано сабельным ударом, и всё же было видно, что он молод — лет двадцати шести. Маршалу сказали, что это подполковник Кесада; Бесьер велел вернуть ему шпагу и перенести во французский лазарет.
На площади перед кафедральным собором пылали огромные костры, в которые швыряли гитары, мандолины и прочую утварь; в пузатых котлах, принесенных из монастырей, варилось мясо самого разного рода, рядом солдаты поворачивали над огнем палки с привязанными к ним огромными бараньими окороками, точно для стола Гаргантюа. Усевшись в позолоченные кресла с обивкой из алого бархата, прежде принадлежавшие архиепископу, гренадеры курили трубки, разговаривая о войне и своих подвигах, но время от времени вставали, чтобы снять пену с котла.