Выпалив эту тираду, Наполеон остановился, чтобы перевести дух. Талейран стоял перед ним, прикрыв веки, но не склонив головы; вся эта гневная филиппика как будто относилась не к нему. Ах, так?
— Вот уже десять месяцев вы бесстыдно заявляете всем подряд — потому что вы себе вообразили, будто мои дела в Испании идут плохо, — что вы всегда порицали мою затею относительно этого королевства, а ведь это вы первый подали мне идею и упорно подталкивали меня к ее осуществлению!
Архиканцлер Империи Камбасерес словно очнулся, в его круглых глазах, спрятанных под навесом из бровей, мелькнула искра понимания. Так вот кто всему виной! Камбасерес был резко против вторжения в Испанию, и потому Наполеон не посвящал его в планы своих военных операций, однако вынуждал защищать их с трибуны Сената, обвиняя Англию в покушении на общие интересы Парижа и Мадрида, и герцог Пармский заявлял во всеуслышание, что война в Испании справедлива и необходима! Он бросил взгляд на Талейрана, и это не укрылось от Наполеона. Один союзник у него уже есть, и как привлечь второго, он тоже знает.
— А этот несчастный человек — кто сообщил мне о том, где он живет? Кто побудил меня прибегнуть к суровости? Вы непричастны к смерти герцога Энгьенского! Вы что, забыли, что сами советовали мне его расстрелять, письменно?
Старик Лебрен пожевал губами — проглотил наживку! Он и во время Революции выступал за амнистию для эмигрантов и против гонений на роялистов; Талейрана он всегда терпеть не мог, а тот насмешничал, называя архиказначея "крестьянином в сабо, приговоренным к туфлям". Теперь Фуше: он как никто другой осведомлен о том, какой западней обернулась война в Испании, — в Бордо вспыхнули волнения, народ недоволен воинской повинностью, солдаты не желают воевать даром, а жалованье задерживают…
— Может, вы и к войне в Испании отношения не имеете? Не вы ли мне советовали возобновить политику Людовика XIV? Вы что, забыли, что выступали посредником во всех переговорах, которые привели к нынешней войне? Что вы задумали? Чего вы хотите? На что надеетесь? Ну, говорите!
Наполеон выкрикнул эти слова с непритворной злобой, его в самом деле трясло. Тяжелый переход в Асторгу оказался напрасным: англичанам вновь удалось ускользнуть; депеши от министров говорили ему, что войны с Австрией не избежать, и тут, как гром среди ясного неба, — гонец от Евгения де Богарне с перехваченным письмом. Письмо предназначалось Мюрату, сидевшему на своем маленьком троне в Милане; Талейран и Фуше приглашали его занять другой престол — повыше, поскольку император, судя по всему, не вернется из Испании живым! Оставив в Асторге Нея, Наполеон тайно выехал в Вальядолид, дождался гонца от Сульта с известием о разгроме английского экспедиционного корпуса и стрелой полетел в Париж. Двадцать восьмого января он был уже в Тюильри, где его явно не ожидали увидеть так скоро — если вообще ожидали увидеть! Лицо Фуше — непроницаемая маска, его впалые щеки не порозовели, пергаментный лоб сух… Впрочем, может статься, что он действительно ни при чем, это всё Талейран.
— Вы заслуживаете, чтобы я разбил вас вдребезги, и это в моей власти, но я слишком презираю вас, чтобы мараться! Вы дерьмо в шелковых чулках!
Толстое лицо морского министра Декре вытянулось от удивления, но Талейран и бровью не повел. Мюрат как-то сказал о нём, что если этого человека пнут в зад во время разговора, на его физиономии ничего не отразится. В Вальядолиде молодой дипломат из аристократического рода постеснялся переводить "военный термин", когда Наполеон кричал на монахов, собранных по его повелению (в колодце при монастыре доминиканцев нашли тело мертвого французского солдата), но император всё равно заставил его это сделать, и напуганные монахи пали перед ним на колени, целуя полы его редингота… Бывшего епископа Отенского этим не проймешь. Наполеон шагнул к Талейрану, сдернул камергерский ключ с правого кармана его красного бархатного сюртука и добавил совершенно другим тоном:
— Кстати, почему вы мне не сказали, что герцог де Сан-Карлос — любовник вашей жены?
— Сир, я не думал, что это поспособствует вашей славе — да и моей тоже.
Наполеон вышел, хлопнув дверью. "Comediante! Tragediante!"[58] — вспомнились Талейрану слова Пия VII, сорвавшиеся с губ понтифика незадолго до коронации императора французов. Он обвел взглядом министров, не решавшихся нарушить неловкое молчание.
— Как жаль, господа, что такой великий человек столь дурно воспитан.
Арестовать его так и не пришли, и вечером Талейран, закончив жечь старые письма, принялся писать новые. Во-первых, к дамам из Сен-Жерменского предместья, которых он завтра же отправит к Наполеону своими ходатайницами. А во-вторых — к советнику русского посольства графу Нессельроде. Молодой дипломат получит уведомление от "книгопродавца", оказывающего ему ценные услуги, о том, что в лавке появился товар, способный заинтересовать и австрийского посланника графа фон Меттерниха. Пара сотен тысяч франков за новейшие книги сразу из-под пресса — не такая уж большая цена, Австрия наверняка согласится ее уплатить.