САРАГОСА
Эта война не будет похожа ни на какую другую, понял Ланн, осматривая позиции под Сарагосой. Эбро нес свои мутные воды мимо крепостного вала, лишенного бастионов и террас, зато он мог выйти из берегов и разрушить мост, с трудом возведенный понтонерами. Впадавшая в него речушка Уэрва журчала по дну глубокого оврага мимо замка Инквизиции, монастырей капуцинов, Санта-Энграсия, Сан-Хосе, августинцев и Святой Моники, со стен которых стреляли ружья и пушки. Вся надежда осаждавших была на саперов, которые ночь за ночью трудились уже целый месяц, теряя людей, а днем гренадеры отбивали штыками атаки испанцев на устроенные ими параллели. Три тысячи рабочих рыли траншеи под прикрытием артиллерийских батарей, проводя зигзагообразные ходы через оливковые рощи и апельсиновые сады, солдаты вязали фашины из ивовых прутьев и набивали камнями габионы.
Вчера Палафокс попытался отбить монастырь Сан-Хосе, захваченный инженер-генералом Лакостом неделю назад: в четыре часа утра, по сигнальному выстрелу из пушки, из города вышли три испанских батальона, подожгли ворота и заняли привратницкую, однако рота поляков из Вислинского легиона выбила их оттуда. Во время этой атаки другая испанская колонна появилась из ворот Санта-Энграсия, разделилась на два отряда и напала на батареи; левый отряд опрокинули, но правый сумел прорваться через Уэрву, перебить артиллеристов и заклепать два орудия. Испанцам перерезали путь к отступлению, они потеряли дюжину человек убитыми и тридцать ранеными; орудия удалось расклепать, и под непрерывным огнем саперы принялись рыть третью параллель от излучины Уэрвы, чтобы сделать подкоп под оба монастыря. Измученные тяжелой работой, люди валились спать, едва добравшись до своих камышовых шалашей, не обращая внимания ни на канонаду, ни на холодный дождь. Прокламации Палафокса, составленные на шести языках ("Далматы, итальянцы, голландцы, поляки, немцы! Прекратите войну, которая покрывает вас позором!"), вызывали только смех и шли на пыжи и на растопку.
Сегодня утром к аванпостам вышел испанец-дезертир из волонтеров Калатаюда. По его словам, в Сарагосе много больных, люди мрут как мухи; хлеб отвратительный, самого нужного не достать. У каждых городских ворот стоят монах и священник, раздавая причастие раненым и распаляя своими проповедями ярость народа. Палафокс по-прежнему пользуется большой любовью, но вынужден прибегать к устрашению: на Рыночной площади и Косо поставили виселицы для паникеров; священники грозят трусам карой небесной. Обыватели готовятся оборонять свои дома, пробивая в стенах амбразуры; улицы перекрыты баррикадами. Женщины стараются подражать прекрасной графине де Бурида, едва оправившейся от трудов и лишений первой осады: объединившись в отряды под командованием отважной амазонки, они доставляют бойцам еду и боеприпасы, ухаживают за ранеными, делают патроны, подменяют мужчин, если надо, и клянутся скорее погибнуть вместе с детьми, чем сдаться французам.
Ланн написал Палафоксу, предложив прекратить ненужное кровопролитие: Сульт разбил англичан, Сюше — маркиза де Ла Романа, маршал Виктор — герцога Инфантадо, падение Сарагосы — вопрос нескольких дней, но маршал предлагает добровольную сдачу на почетных условиях. Великолепный Сен-Марс в черном ментике поверх белого доломана с золотым позументом, на длинногривом арабском жеребце с попоной из леопардовой шкуры отправился вместе с трубачом доставить это послание. Его заставили долго ждать у испанского пикета, затем завязали глаза и так провезли по главным улицам Сарагосы посреди дышащей ненавистью толпы, кричавшей: "¡Horcarle! Matarle!"[59] Потом, не снимая с глаз повязки, долго вели по длинным коридорам с нескончаемыми поворотами, в полнейшей тишине, пугавшей еще больше яростных криков: молодой человек понял, что находится во дворце Инквизиции. Наконец, повязку сняли; его оставили одного на целый час в комнате с черными обоями, перед живописным "Распятием" работы Веласкеса, внушавшим трепет своим реализмом. Только после этого вступления, похожего на посвящение в вольные каменщики, к адъютанту Ланна явился Палафокс со своей свитой. Передав послание, Сен-Марс прождал еще несколько часов — вплоть до наступления темноты, после чего ему вручили ответ, вновь завязали глаза и под усиленным конвоем доставили обратно.