Палафокс пообещал дворянство двенадцати самым храбрым крестьянам. Солдаты из землепашцев и пастухов получались никудышные, но храбрости им было не занимать: один подошел в открытую к позициям французов и успел бросить несколько зажигательных гранат, прежде чем его убили. Ланн получил известие от генерала Сюше, караулившего дороги на левобережье Эбро, что братья Палафокса собрали в Лериде больше десяти тысяч вооруженных людей, чтобы снять осаду Сарагосы; аванпосты этого отряда уже обмениваются сигналами с гарнизоном, авангард выступит тринадцатого февраля. Маршал немедленно отправился навстречу неприятелю, но тот двинулся в обход через Уэску, и Ланн поскорее вернулся назад.
Французы уставали от ежедневных боев и потерь, постоянно возобновляемых препятствий, бессонных ночей, немолчного грохота, зловонного воздуха, каменной крошки, скрипящей на зубах. В лагерях говорили: "Где это видано, чтобы армия в двадцать тысяч человек осаждала пятьдесят тысяч? Мы овладели только четвертью города, а сил уже нет. Нужно ждать подкреплений, иначе мы все погибнем и эти проклятые руины станут нашей могилой, прежде чем мы загоним последних из этих фанатиков в их последнюю дыру". Ланн велел офицерам уверять солдат, что неприятель несет куда большие потери и слабеет на глазах; бомбы, мины, болезни скоро сломят его сопротивление.
Теплый февраль стал неприятным сюрпризом для Палафокса, который призывал на голову французов сеющие уныние дожди. На лугах созрела земляника, лавровые и фруктовые деревья стояли в цвету, воздух в лагерях был напоен ароматами лаванды, розмарина, фиалок, защищавшими от болезней. Правда, ночи по-прежнему были холодные, но солдаты нашли хороший утеплитель: накрыли шалаши и палатки картинами, писанными маслом по холсту и покрытыми лаком, — в церквях и монастырях их было полно. Вместо соломенных тюфяков на землю клали древние пергаменты, в костры подбрасывали деревянных святых.
Несколько солдат из Вислинского легиона сгрудились возле одного из холстов (в польских костелах им не встречалось ничего подобного).
— Да уж, добрый Боженька даст старику хлебнуть водички, — сказал проходивший мимо француз, мельком взглянув на полотно. — А маршал нас тут всех в могилу вгонит.
Ланн подошел поближе — они разглядывали картину Мурильо: притчу об Иисусе, зовущем Петра идти по воде.
— Как Господь говорит здесь со святым Петром, так и я говорю с вами.
Поляки вздрогнули от неожиданности и обернулись.
— Господь говорит: Петр, если ты веришь слову моему, ты сможешь ходить по водам, — твердым голосом продолжал маршал. — Через несколько дней вы возьмете Сарагосу!
Его провожали криками "виват!"
Город изнемогал от голода, болезней и неизвестности. Самые ловкие гонцы, пытавшиеся ночью пробраться в Сарагосу тайными тропами, натыкались на французских часовых. Свежее мясо и овощи закончились, остались лишь треска и солонина; за щуплую курицу на рынке просили пять пиастров, а раньше баран стоил четыре. Вина, масла и зерна хватило бы еще на полгода, но все мельницы на Эбро находились в руках французов, зерно нельзя было обратить в муку, приходилось перетирать его между камнями. Гром взрывов сливался с треском крыш, ломаемых бомбами, гудением пожаров, набатом на всех колокольнях, свистом ядер, снарядов и картечи, звоном стекла, стуком падающей черепицы — весь этот шум, утроенный эхом, наводил ужас на осажденных. Спасаясь от бомбардировок, жители укрывались в погребах, где спертый влажный воздух быстро становился заразным, на улицах же было нечем дышать от дыма, пыли и вони. Четырнадцатого февраля целый отряд из пятидесяти швейцарцев "асулехос"[61] во главе с офицером, державший оборону в предместье, перешел с оружием и пожитками на сторону французов.
Виселицы на Косо больше не пугали. Туманным утром к французским пикетам у замка Альхаферия вышли около сотни крестьян — мужчин, женщин, детей, — умолявших лучше убить их, чем заставлять вернуться в город. Офицер велел отвести их к Ланну.
— Вы просите меня о милости, но вы ее не заслужили, — сказал им маршал, сурово сдвинув брови.
Понурив головы, крестьяне слушали переводчика: именно их ослиное упрямство заставило пролиться столько крови, тогда как они могли безбедно жить под милостивой рукой короля Жозефа Наполеона! Что хорошего они видели от своих алчных, трусливых, бездарных королей, погрязших в интригах и разврате? Их роскошь и великолепие — обратная сторона ваших нищеты и бесправия! Малейшая прихоть временщика перевесит в суде любой закон. А Церковь, Инквизиция, монахи, жирующие за ваш счет, удерживая вас во мраке невежества? Французы принесли вам свет истинной свободы, основанной на едином для всех законе, простом и понятном. Никакой барщины, никаких поборов! Право собственности для каждого! Не платить Церкви за рождение и смерть, ведь это происходит без ее содействия! Никто не принудит вас вступить в брак или отказаться от него! Вот какая жизнь вас ожидает, а вы готовы отдать ее за Фердинанда, чтобы вернуть всё, как было?!