Уже во Франции немцы спустили своих псов (условно, Гудериана они все же в какой-то момент сняли, за излишнюю дерзость) и увидели, что окружение возможно и на большую глубину. И к 1941-му подошли уже со стройной концепцией. Максимально возможная глубина окружения колебалась примерно в районе 150–220 километров, в зависимости от конкретных условий. И именно такими кусками немцы и планировали откалывать и размалывать наши армии.
Могли ли наши генералы подсмотреть у немцев их действия и подготовить ответ? Нет. Прямо сейчас мы тоже находимся в историческое время. И как вы видите, вообще нихрена не понятно. Как и тогда, все происходящее скрывает туман войны.
Если с Польшей нашим генералам все более-менее было понятно — немцы упредили поляков в развертывании, навалились толпой и разбили их по частям — то происходящее во Франции оставалось загадкой. Немцы ведь тоже не дураки, они понимали, что их оперативные решения технически воспроизводимы. Когда остальные их воспроизведут или даже найдут контрмеры — вопрос времени. Поэтому в немецких газетах (правильно будет сказать в инфопространстве) все говорили о разрушительности налетов люфтваффе и героических немецких десантах, захвативших все и сразу. Отсюда и часто упоминаемая в военных фильмах и мемуарах боязнь «немецких парашютистов» высадившихся в тылу. С другой стороны, легче поверить в десант с парашютами, чем в то, что немецкие танки дошли до Минска через несколько дней войны.
Немцы подробно и с удовольствием рассказывали о воздушном десанте на укрепления во Франции — но все, что касалось использования немецких танковых дивизий, было засекречено. В СССР конечно внимательно следили за событиями, но приходилось выуживать сведения буквально из «блогов» и слухов. Поэтому выработать стройную теорию и пересмотреть концепции не успели.
Но нельзя сказать, что само по себе окружение было чем-то немыслимым.
Уже к 1939-му году думающий и развивающийся в своем деле красный командир имел в своем распоряжении некоторые пособия для боев в окружении. Например, труд М. С. Ангарского, который так и назывался, «Бой в Окружении», 1939. От этого же автора был подробный труд «Выход 7-й седьмой стрелковой дивизии из окружения» по опыту боев с поляками. До самого 1940-го, Польша была нашим объективным врагом, декларируя при каждом удобном случае свои территориальные претензии на огромные территории Украины и Беларуси (с Минском включительно), и не стесняясь обозначать военную цель в будущей неизбежной войне с большевиками как полное уничтожение СССР. Именно под эту позицию на международной арене Польше предоставлялись вооружения и финансы со стороны Англии и Франции. Не надо это забывать. Хотя, сейчас поляки и сами про это напомнили.
Но все эти примеры предполагали крайне малый формат окружения, да и то, это рассматривалось как некий необычный случай. Дело было в том, что люди не вполне себе представляли, насколько может быть подвижной и мощной «моторизованная» или танковая дивизия, в которой заметно больше артиллерии, а пехота сидит в бронетранспортёрах и грузовиках. Бронетранспортеры и броневики сами по себе для пехотинца ничем не хуже танка — у солдата с винтовкой так же нечего противопоставить бронированной машине. Опыт, которым располагали красные командиры отставал — были примеры войны в Китае и Испании, но они так же однозначно показывали, что окружение не будет таким, каким оно будет в 1941-м. Никто и представить себе не мог, что немцы смогут формировать внутренний и внешний фронт из ощетинившихся артиллерией крупных пехотных группировок по всему периметру котла. Такая плотность обороны казалась возможной только в исключительных случаях — когда местность способствует тому, что противник сможет отрезать единственный путь подвоза, как пример. Но уже были сделаны выводы — в случае окружения было необходимо в как можно более короткие сроки организовать прорыв из него. При этом выбор направления для прорыва диктовался не удобством для вывоза тылов, а слабостью противника — даже из опыта гражданской войны было понятно, что если противник «крепко засел» в населенном пункте, и выбить его сходу не получится, то для дивизии это может означать гибель — в такой безрезультатной атаке она израсходует значительную часть ресурсов, которые уже нечем будет восполнить.
События во Франции заставили военных профессионалов пересмотреть свои выкладки. Забегая вперед скажу, что приемы и набор действий, рекомендуемых в случае окружения, перечисленные еще в 1939-м, по сути не изменились до конца войны. Разве что сильно изменились силы и средства, которыми теперь мог располагать командир частей, попавших в окружение.
Тем не менее переосмысление роли механизированных частей в частности и вообще новой «войны моторов» происходило. Январь 1941-го, в журнале «Военная мысль» выходит статья полковника Ивана Христофоровича (на самом деле он конечно Оване́с Хачату́рович) Баграмяна, «Стрелковый корпус в окружении».
В статье Баграмян указывал, что развитие технологий позволяет совершать окружения и на не пересеченной местности, отрезая от снабжения даже крупные силы. Указывал на сложности обороны для окруженных частей — фронт круговой обороны оказывается заметно протяженнее чем та линия фронта, которую части занимали перед окружением, что позволяет противнику рассекать и громить окруженные части. Разумно указывал также, что даже с высокой насыщенностью грузовиками и арттягачами моторизованным частям будет трудно сформировать сплошной фронт в тылу окружаемых частей, и они будут захватывать в первую очередь узлы дорог и стремиться сформировать сеть опорных пунктов.
Выдвигался ряд предположений — выходить, например, следовало ночью… И так далее, и тому подобное.
Как это часто случается в полной мрачной иронии человеческой истории, уже в сентябре 1941 года Иван Христофорович смог проверить свои теоретические выкладки, попав в самый крупный котел «Восточного Фронта». Киевский.
Баграмян даже в теории не предполагал, что возможно окружить не то что корпус, а армию. Даже две армии.
Это было действительно неожиданно. К такому красные командиры в 1941-м готовы не были.
Впрочем, неожиданностей хватало и для немцев. Именно к концу Уманской драмы относится запись в дневнике фельдмаршала Браухича о русских: « Первый серьезный противник». Генерал-полковник Гальдер, начальник Генштаба сухопутных войск вермахта, был человеком куда более приземленным, и в своем дневнике раздраженно отмечал, что в летних боях 1941-го советские бойцы ожесточенно сражались, но в таких выражениях «русские опять выскользнули из котла». Генерал Метельский, один из лучших красных командиров 1941-го, и в самом деле умудрялся наносить контрудары пехотой и действительно, раз за разом, срывал немцам планы. Позволю себе отдельно процитировать начальника штаба люфтваффе, генерал-майора Гофмана фон Вальдау, который записал в своем дневнике: «Качественный уровень советских летчиков куда выше ожидаемого… Ожесточенное сопротивление, его массовый характер не соответствуют нашим первоначальным предположениям».
Немцев шокировали их огромные потери. В том же люфтваффе, только за один день, 22 июня 1941 года, немцы потеряли 300 самолетов, чего в боях с союзниками не было. В своей книге «1941 год глазами немцев. Березовые кресты вместо железных» английский историк, Роберт Кершоу, собрал воспоминания военнослужащих вермахта о первом годе войны. Английский исследователь утверждает, что уже в это время в армии вермахта появилась поговорка: «Лучше три французских кампании, чем одна русская».