Положение попахивает жестью. Доклад кончается скупой фразой:
«Данных о действиях и положении соседей не имею.»
В течении дня приходит приказ перейти в атаку. Комдив деятельно готовится к ней, это можно видеть по «БОЕВОЙ ПРИКАЗ КОМАНДИРА 153-й СТРЕЛКОВОЙ ДИВИЗИИ № 5/оп ОТ 9 ИЮЛЯ 1941 г. НА НАСТУПЛЕНИЕ И НА ЗАКРЕПЛЕНИЕ РУБЕЖЕЙ, ЗАХВАЧЕННЫХ НАШИМИ МЕХАНИЗИРОВАННЫМИ ЧАСТЯМИ».
И после этого донесений и приказов нет. Следующий боевой приказ уже от 17 июля и из него можно понять, что дивизия готовится к прорыву из окружения.
Что произошло? Видимо, немцы смогли обойти 153-ю с юга и уже с 11 июля 1941 года дивизия находилась в окружении.
В 153-й, на начало боев было около 6000 человек. В августе она смогла вырваться к своим. Списочный состав менее 1000 человек. Несмотря на это, она не была выведена в тыл и продолжила сражаться. Такие дивизии, по сути боевые группы численностью до усиленного батальона — практически норма для зловещего 1941-го.
Хорошо, ладно. Мы немного почитали документы. И они… Не впечатляют. Не спасение рядового Райна. Зачем я вообще о 153-й рассказал, судьба как у всех.
Есть одна маленькая деталь. За бои под Витебском 153-я дивизия стала гвардейской. Первую гвардию получили 4 дивизии, и 3-й гвардейской стала именно 153-я.
Хм… Ну давайте копать дальше.
Я уже говорил, что советские журналы боевых действий, донесения и прочие документы — сухие и скучные? Обычно с яркими красками нам помогают немцы, но сейчас им немного не до того. Ситуация в «Смоленских воротах» очень трудная. Фактически, там слоеный пирог из танковых и моторизированных дивизий немцев и наших отступающих, атакующих и обороняющихся частей. Немцы плохо представляют себе с кем имеют дело, так что надежды на них мало. Но я смог. И это будет красочно, но потерпите.
Комдив Николай Александрович Гаген на фоне серой массы унтерменьшей смог выделиться. Разумеется, потому как этнический немец. Немцы настолько его заметили, что изготовили листовки и разбросали над нашими позициями, где рассказывали об этом факте — так гордились. Правда, в конце дописали «бросайте его, он приведет вас к гибели». Николай Александрович выступил с ответным словом, из печатного в нем мало, поэтому бойцы его дивизии сразу поняли — может и немец, но точно свой.
Немцы меня этим удивили. Это же надо было так заморочиться. Выяснить про комдива всякое, озадачиться печатью персональных листовок (и где печатать? Первые недели войны! Уж не с Германии ли везли?) для конкретного подразделения. К чему такая честь? Тем не менее этот факт целенаправленной пропаганды против конкретного человека, сам по себе, ничего не показывает. Хотя и показателен.
Продолжаем исследования. Уже в воспоминаниях наших бойцов (И. Ф. Стаднюк «Война») всплывает такое:
'Двое суток петляли по вражеским тылам, убедившись, что немцы сосредоточивают главные силы в тех местах, где могли, по всей вероятности, прорываться из окружения наши войска. Безопаснее всего было двигаться на запад, но двигались на север, а то и на северо-запад, откуда доносилась непрерывная канонада: надеялись влиться в какую-либо нашу сражающуюся воинскую часть.
Наконец посчастливилось: прошлой ночью наткнулись на крохотную колонну артиллеристов из состава 293-го пушечно-артиллерийского полка резерва Главного командования — полк был придан стрелковой дивизии полковника Николая Александровича Гагена. Вступив в бой западнее Витебска, он, отбивая только две первые атаки врага, уничтожил более двадцати немецких танков. Потом, оказавшись в окружении и сохранив все свои пушки, из засады разгромил моторизованную колонну немцев, растянувшуюся по большаку на несколько километров.
Далее случилось почти невероятное — об этом Колодяжный услышал от комиссара артиллерийской группы политрука Московина. Вчера, с наступлением темноты, эта сводная группа из двенадцати орудий 152-миллиметрового калибра на тракторной тяге и девяти грузовиках со снарядами под командованием капитана Анисина, покинув огневые позиции на речке Лучеса у деревни Копоти, продвинулась по тылам врага на северо-запад и в направлении Витебского аэродрома. Там скопилось, как донесла разведка, более сотни немецких боевых самолетов.
Политрук Московин не знал, кем и как была подготовлена эта дерзкая операция, но на месте, куда прибыла колонна, их уже ожидали «маяки», пункт связи, от которого уходили нитки провода к наблюдательному пункту, замаскированному под самым носом у немцев — чуть ли не в начале взлетной полосы.
В час ночи пушки ударили со всех стволов и, повинуясь командам с наблюдательного пункта, которые подавал командир одной из батарей лейтенант Молодых, около сорока минут опустошали и калечили аэродром, выпустив каждая по 60–80 снарядов…
Только со временем советское командование узнает от витебских подпольщиков, что приказ полковника Гагена был выполнен блестяще. Немцы потеряли в ту ночь свыше пятидесяти бомбардировщиков и истребителей, много летчиков и солдат аэродромной команды, а взлетная полоса надолго была выведена из строя.
Этот успех недешево обошелся и нашим бойцам. У немцев хорошо работала связь, и не успели артиллеристы после выполнения задачи взять свои пушки на прицепы и сняться с огневой позиции, как со стороны Орши налетела стая ночных бомбардировщиков. Разбросав на большом пространстве осветительные ракеты, подвешенные к парашютам, они начали охотиться эа машинами…
На сборный пункт удалось вывести пять орудий, шесть тракторов и два грузовика. Но здесь уже никто не ждал артиллеристов. Основные силы дивизии полковника Гагена в составе 19-й армии отступили к Смоленску.
Потом очередная стычка с немцами… Колонна политрука Московина была рассеяна…'
Собирать приходится буквально по крохам. Есть еще несколько вариантов этого рассказа, но этот самый полный и последовательной. Оценки успеха артналета на аэродром разнятся, со стороны немцев я ничего не нашел. А жаль.
И, наконец, обещанные краски от немцев. Это достаточно известная книга от некоего Отто Кариуса, ветерана боевых действий. Вот что он вспоминает про Витебск:
«Тигры» в грязи. Воспоминания немецкого танкиста. — М.: Центрполиграф, 2004.'
'8 июля в нас попали. Мне впервые пришлось выбираться из подбитой
машины.
Это произошло возле полностью сожженной деревни Улла. Наши инженерные части построили понтонный мост рядом со взорванным мостом через Двину.
Именно там мы вклинились в позиции вдоль Двины. Они вывели из строя нашу машину, как раз у края леса на другой стороне реки. Это произошло в мгновение ока. Удар по нашему танку, металлический скрежет, пронзительный крик товарища — и все! Большой кусок брони вклинился рядом с местом радиста. Нам не требовалось чьего-либо приказа, чтобы вылезти наружу. И только когда я выскочил, схватившись рукой за лицо, в придорожном кювете обнаружил, что меня тоже задело. Наш радист потерял левую руку. Мы проклинали хрупкую и негибкую чешскую сталь, которая не стала препятствием
для русской противотанковой 45-мм пушки. Обломки наших собственных броневых листов и крепежные болты нанесли больше повреждений, чем осколки и сам снаряд.
Мои выбитые зубы скоро оказались в мусорном ведре медпункта. Осколки, вонзившиеся мне в лицо, оставалась в нем до первых лучей солнца следующего дня и вышли сами собой — как и было предсказано.
Я двигался на попутках обратно на фронт. Горящие деревни указывали