Выбрать главу

Читающая публика охотно покупала книжную новинку, и в течение первого месяца пушкинская книга продавалась хорошо. «История Пугачевского бунта» была напечатана в одной из лучших петербургских типографий II Отделения Собственной Его Императорского Величества Канцелярии, напечатана на такой же бумаге и в таком же формате, как и «Свод Законов». Все это было сделано по воле автора, всегда придававшего большое значение внешнему виду своих книг («…вот уже четыре дни как печатные стихи, виньета и переплет детски утешают меня»[42]). Типографией руководил М. Л. Яковлев, лицейский товарищ Пушкина, который и помог ему в выборе бумаги, шрифта и чтении корректур. В эти годы исторические сочинения, как правило, не имели иллюстраций: их изготовление было сопряжено с большими техническими трудностями и немалыми издержками. «История Пугачевского бунта» была приятным исключением. Желая дать читателям зримое представление об эпохе, Пушкин приложил к своей книге иллюстрации: гравированный портрет Пугачева; карту губерний Оренбургской, Казанской, Нижегородской и Астраханской на складном листе; лист с изображением печати Пугачева и четыре листа с факсимильным воспроизведением почерка Пугачева и подписей исторических личностей. Однако никто из современников не обратил на это ни малейшего внимания.

Что же ожидали читатели от книги? На этот вопрос ответил один из первых рецензентов: «Многие надеялись и были в том уверены, что знаменитый наш поэт… подарит нас картиною ужасною, от которой, как от взгляда пугачевского, не одна дама упадет в обморок»[43]. Комизм ситуации заключался в том, что дамских обмороков жаждал и глашатаем общего мнения стал профессиональный военный историк, генерал-майор В. Б. Броневский, опубликовавший свою рецензию через несколько дней после выхода из печати пушкинского сочинения. С присущей военному человеку четкостью он сформулировал читательские ожидания: «Нам казалось, что исторический отрывок, написанный слогом возвышенным, живым, пером пламенным, поэтическим, не потеряет своего внутреннего достоинства…» Пушкин же, по мнению рецензента, обманул ожидания читателей: «В Истории пугачевского бунта действительно все так холодно и сухо, что тщетно будет искать в нем труда знаменитого нашего поэта»[44]. Генерал объяснил причину грядущей неудачи пушкинского коммерческого проекта.

Действительно, еще 20 января 1835 года Пушкин с удовольствием отмечал в одном из своих писем: «Каково время! Пугачев сделался добрым исправным плательщиком оброка, Емелька Пугачев оброчный мой мужик! Денег он мне принес довольно, но как около двух лет жил я в долг, то ничего и не остается у меня за пазухой, а все идет на расплату»[45]. Однако уже в следующем месяце ситуация резко изменилась: публика охладела к серьезной книге, которая была ей не очень понятна и мало доступна, и в феврале Пушкин зафиксировал это обстоятельство в дневнике: «В публике очень бранят моего Пугачева, а что хуже — не покупают»[46]. Очень скоро и сам автор осознал причину своей неудачи: «Читатели любят анекдоты, черты местности и пр.; а я все это отбросил в примечания»[47]. Пушкин мог себе это позволить. По высочайшему повелению «История Пугачевского бунта» была не только освобождена от обычной цензуры, но и изъята из сферы действия законов книжного рынка. 16 марта 1834 года император Николай I пожаловал автору на печатание книги 20000 рублей «в ссуду на два года без процентов и без вычета в пользу увечных»[48], кроме того первый завод «Истории» (1200 экземпляров) был напечатан на казенной бумаге. Пушкин напечатал свое историческое сочинение тиражом 3000 экземпляров, из которых при его жизни было продано всего 1225. Ни одна из пушкинских книг не расходилась так плохо. Даже в 1841 году, уже после смерти автора, «История Пугачевского бунта» продавалась со скидкой в 75 %, т. е. за четверть первоначальной номинальной цены, составлявшей 20 рублей. Доходы Пушкина от продажи книги составили не более 17 000 рублей и не смогли покрыть ссуды, полученной от Николая I[49]. Высочайшее повеление могло изъять процесс печатания пушкинского творения из сферы действия законов книжного рынка, но оно не могло заставить читателей покупать книгу, которая не была им интересна.

вернуться

42

А. С. Пушкин — Н. И. Гнедичу. 24 марта 1821 г. Кишинев // Пушкин А. С. Полн. собр. соч. Т. 13. С. 28. Ср.: Там же. С. 153–154.

вернуться

43

Цит. по: Жизнь Пушкина… Т. 2. С. 623.

вернуться

44

Жизнь Пушкина… С. 623–624; Черейский Л. А. Пушкин и его окружение. Л., 1989. С. 48.

вернуться

45

А. С. Пушкин — П. В. Нащокину. 20 января 1835 г. Петербург // Пушкин А. С. Полн. собр. соч. Т. 16. С. 6.

вернуться

46

Пушкин А. С. Полн. собр. соч. Т. 12. С. 337; Дневник А. С. Пушкина. С. 27, 243–244, 599–600 (Пушкинская библиотека).

вернуться

47

А. С. Пушкин — И. И. Дмитриеву. 26 апреля 1835 г. Петербург // Пушкин А. С. Полн. собр. соч. Т. 16. С. 21.

вернуться

48

Д. М. Княжевич — А. С. Пушкину 21 марта 1834 г. Петербург // Пушкин А. С. Полн. собр. соч. Т. 15. М., 1996. С. 119. Ср.: Там же. С. 98, 112, 121, 171–172.

вернуться

49

Смирнов-Сокольский Н. П. Рассказы о прижизненных изданиях Пушкина. С. 367–368, 370. В третьем томе «Современника» за 1836 год Пушкин грустно признался: «„История Пугачевского бунта“, не имев в публике никакого успеха, вероятно, не будет иметь и нового издания» (Пушкин А. С. Полн. собр. соч. Т. 9. Кн. 1. М., 1995. С. 379). По мнению М. А. Цявловского, «все расчеты оказались построенными на песке, и, вероятно, почти все долги, намечавшиеся к уплате, остались неуплаченными» (Рукою Пушкина // Пушкин А. С. Полн. собр. соч. Т. 17. М., 1997. С. 349).