— Я поначалу с ним ссорилась. Он резок, может нагрубить, есть такие, что его не любят. А потом я заметила, что в любой конфликтной ситуации он оказывается прав. И поняла, в чем дело: он просто требует, чтобы люди работали с полной отдачей, без каких-либо ссылок на климат. Он говорит, что «поправка на климат» заложена в зарплате и ее надо оправдывать…
Так откуда же берется это страстное (иначе не назовешь) заглядывание в завтрашний день?
Наверное, потому, что Арктика все еще противостоит людям. Она еще до конца не исследована, далеко не обжита и уж совсем не покорена. Каждодневная борьба со стихией, может быть, и не очень заметна в каюте с кондиционером или у экрана цветного телевизора. Но она существует, и каждый живущий здесь невольно приобщается к великому клану первооткрывателей. А первооткрыватели всегда мечтают.
С Вольским я еще раз встретился на праздновании Дня строителя. Управлению только что вручили переходящее знамя обкома партии и Совета Министров ЯАССР. Вольский был оживлен и благодушен. Верхняя пуговица сорочки была расстегнута, галстук чуть сдвинулся набок, и производил он впечатление человека, решительно покончившего со всеми делами. Половицы Дома моряка сотрясались под могучими каблуками строителей. К Вольскому то и дело подходили, жали руку. Мы вышли на крыльцо. Поселок был безлюден, окна багровели от солнца.
— Красота здесь необыкновенная, — сказал Вольский. — Я не поклонник ни рыбной ловли, ни охоты. Мне больше нравится просто выехать в тундру на вездеходе. Тишина такая, что собственный вздох слышен. Один на один с природой. Да и в пурге есть своя красота. Все вокруг тебя мечется, стонет, ревет! Такое буйство стихии разве где увидишь? Люди отсюда не хотят уезжать.
— Почему?
— Черт его знает. Только не из-за денег. Вы уж мне поверьте.
Пока мы исписывали страницу за страницей в блокнотах, судовая жизнь шла своим чередом. Механики копошились в двигателе, артельщик и боцман спешили пополнить запасы. Вечером моряки, свободные от вахты, дружно шли на берег. Видавший виды деревянный ресторан «Север» напоминал артиллерийский полигон: пробки стреляли ежеминутно. Здешние официантки неукоснительно соблюдали установленные правила, более 100 граммов водки или коньяка на пьющую единицу не отпускалось. Зато шампанское было без ограничений.
Впрочем, идиллическое настроение начинало давать сбои. По судну поползли слухи: груза на Новосибирские острова в порту нет. Сначала мы не обращали на них внимания, но прошло четверо суток, докеры с честью выполнили свои обязательства, экипаж — тоже, выгрузка была закончена досрочно, а мы стояли.
Груз должен был подойти с Лены. Говорили по этому поводу разное. Речники — что Лена этим летом обмелела и суда застревают на бесчисленных отмелях и перекатах. Моряки — что Лена ни при чем, а виноваты железнодорожники, которые не подвезли вовремя грузы в верховье реки, в Осетрово… И тогда мы пошли к начальнику СВУМФа Бакулину. Он встретил нас тепло, усадил в кресла, посетовал на трудности нынешней навигации («Лена обмелела на полтора метра, баржи застревают…»). О том, когда придет «горючка» — наш основной груз на острова, — он точно не знал.
— Поставщик ЛОРП — Ленское объединение речное пароходство. У них своя епархия. Во всяком случае не ранее, чем через неделю.
Бакулин советовал воспользоваться неожиданной стоянкой и побывать в тундре.
…«Гэтээска» была подана к самой проходной порта, и через 30 минут мы увидели зрелище незабываемое: цветущую тундру возле Тикси. Говорят, славятся цветами долины Болгарии. Я там не был, не знаю. Но не думаю, чтобы там было больше цветов, чем на 73° северной широты в начале августа.
Колокольчики, незабудки, ландыши, васильки, ромашки… Они едва покачивались на тонких стеблях и каждым своим лепестком тянулись к лучам солнца, бьющим наискосок из-за серых, набухших дождем туч.
Ноги утопали в пружинящих под ногами подушках ягеля, подрагивали алые бусины брусники. Розовые соцветия привлекли мое внимание. Я наклонился.
Прижавшись к крохотному стволу карликовой березы, дружной стайкой стоял багульник, и крепкий, дурманящий душу аромат поднимался от холодной земли. Тут и там бежали хрустальные ручьи, спотыкались о камни, одетые в черно-зеленую чешую лишайника, и разбегались в разные стороны. И еле различимый звон даже не слышался, а угадывался в ничем не тревожимой тишине. Грифельные овалы сопок, один над другим, обрамляли по горизонту вытканный всеми цветами радуги ковер из трав и цветов. Из-под ног выпорхнула пичуга.