Тундра лежала перед нами, тихая и прекрасная, переходить на нее в наступление вовсе не хотелось…
Вдалеке мы увидели женщин с корзинами. В тундре росли не только цветы. Там еще было великое изобилие боровиков, подосиновиков, маслят…
Как говорится, «за время нашего отсутствия никаких происшествий не произошло». Баржа с горючим окончательно затерялась в просторах обмелевшей Лены.
А как мы торопились в Тикси! Я не говорю уже о том счете, который Мурманское пароходство выставит… Кому? Порту? Речникам? Господу богу? Каждые сутки простоя даже такого судна, как «Щербацевич», обходятся государству не в одну тысячу рублей…
В поселке, где почти каждый встречный через несколько дней начинает с тобою здороваться, знакомых у нас появилось множество. И все-таки я не могу не рассказать еще об одном из них, Владимире Гвоздюке, директоре самой северной в мире картинной галереи. Встретиться с ним я хотел давно. И в дождливое утро, спускаясь по трапу на скользкий причал, твердо решил, что обязательно разыщу Гвоздюка. И тут мне повезло. Стоило заглянуть в «Маяк Арктики» — редакцию местной газеты, как следом возник на пороге некто в кожаной куртке. Выразительное худощавое лицо обрамляла борода.
— Знакомьтесь, Гвоздюк, — сказали мне.
Я представился, и мы пошли с Гвоздюком в Тиксинский народный художественный музей, для краткости — в галерею. Она была рядом, в бывшем здании пароходства, и занимала на втором этаже четыре большие светлые комнаты. Была еще и пятая — запасник. Пахло непросохшей краской, побелкой. Как видно, переехали сюда недавно.
В первом зале бросалось в глаза полотно И. П. Рубана «Одинокая стоянка». Ярко-желтое небо, иссиня-черная тундра. Все это было за окном, кроме разве нарт и чума. Тут же висел эскиз широко известной картины Е. Е. Моисеенко «Мальчик Коля», «Звездное небо» Н. М. Ромадина, «Ранняя весна» Е. П. Львова… А всего в комнатах разместилось сто тридцать работ. Разумеется, не все они были равноценны, были просто маловыразительные, но что поделаешь, «дареному коню в зубы не смотрят». Хочется верить, что придет время и галерея станет работать как официальный музей, закупая картины соответствующего уровня.
Гвоздюк рассказал мне, что начало собранию было положено Игорем Павловичем Рубаном, который в 1975 году привез в дар тиксинцам картины художников-маринистов. С тех пор фонды все время пополняются. Вот и сейчас я встретился в поселке с моим добрым московским приятелем художником Геннадием Алексеевичем Сотсковым. Он прилетел в Тикси с двенадцатью картинами. Новый подарок «арктическому музею».
А бывает и так. Зашел в галерею пилот с Ил-18, посмотрел экспозицию и говорит:
— У меня в Москве есть друг, художник. В следующий раз привезу его работы.
Так появились в галерее превосходные гравюры Александра Штаркмана, иллюстрации к «Маленькому принцу».
Гвоздюк сказал, что часть картин он будет держать в запаснике, все время обновляя экспозицию.
— Городок у нас маленький. Некоторые по два-три раза бывали в музее. А так будет разнообразие какое-то.
«Разнообразие». Это слово я уже слышал от Вольского, когда он говорил о раскраске домов…
Володя в Тикси по здешним масштабам недавно, три года. Он коренной уралец. Преподавал в Нижнем Тагиле рисование и зарекомендовал себя, очевидно, неплохо, если тогдашний начальник СВУМФа Пилипенко, неуемный энтузиаст всякого рода начинаний, пригласил его в Тикси. «Собираемся открывать детскую художественную школу, будете ее руководителем. А пока поработаете оформителем». Гвоздюк долго не раздумывал и приехал в Тикси вместе с женой, тоже художницей. Открытие школы растянулось на три года… Алла пошла работать в торг, оформлять витрины. Гвоздюк писал плакаты, делал панно для детского комбината «Солнышко». Я видел эти забавные и яркие полотна. На них резвились мартышки и росли деревья…
Когда мы выходили, к Гвоздюку подошла молодая женщина с двумя детьми:
— Я хочу показать ребятам картины. Они хотят в вашу школу поступать.
Музыкальная школа в Тикси уже есть. Теперь будет и художественная. Она разместится рядом с галереей, на втором этаже. И преподавать в ней будут Алла и Володя Гвоздюк.
Кончилось наше «тиксинское сидение», когда подошла баржа. Судно отогнали на рейд, и грозди долгожданных бочек закачались над разверстыми пастями трюмов. Теперь нас связывала с берегом редкая череда рейдовых катеров. Судно стало обрастать пассажирами.
Сначала начали прибывать, так сказать, представители. Они поднимались в каюту капитана, и начинались переговоры. Как правило, они были непродолжительными. Я понимал Иванникова: «Щербацевич» не был «пассажиром» и размещать людей можно было только за счет экипажа. В конце концов капитан сдавался, и тогда со следующим катером на судно прибывали полярники. Они поднимались по трапу, нагруженные чемоданами, тюками, свертками. Их южный загар резко контрастировал с бледнокожими лицами моих товарищей по плаванию. Наступал черед старпома. Перед ним стояла задача, равная по сложности небезызвестному эксперименту с пятью хлебами, которыми надо было накормить семь тысяч человек… Леонид Иванович ходил совершенно потерянный. Началось массовое уплотнение. Как мы с Магидсоном его избежали — один бог ведает.