Вначале он показался нам просто большой деревней с пятью тысячами жителей и двойным рядом китайских лавок, тесно прижавшихся одна к другой вдоль обрывка дороги; до войны эта «магистраль» служила для того, чтобы гонять по ней старый форд, купленный местным султаном с единственной целью поражать воображение своих подданных и заезжих иностранцев. С тех славных времен, и поныне памятных всем жителям, ни один двигатель внутреннего сгорания не нарушал спокойствия этой залитой потрескавшимся гудроном площадки, которая превратилась в поле для игр ребятишек, для собак, тощих кур и уток, прямых потомков перепончатолапых, завезенных из Гонконга.
Только позже мы поняли, что для жителей внутренних районов Танджунгселор был городом со всеми его соблазнами. Рожденный меновой торговлей и живущий ею одной, он представлял собой в сущности просто скопление лавок, какие встречаются повсюду, где есть возможность эксплуатировать обитателей леса.
В полумраке этих помещений китайский или арабский купец менял соль, жевательный табак, ткани, керосин и тысячу и одно чудодейственное универсальное лекарство — плод буйной фантазии фармацевтов Небесной империи — на ротанг[4], сырой каучук, рога носорогов, золотой песок, терпеливо извлекаемый из горных ручьев, и особенно на дамар[5] — ценную смолу, дающую копал, используемый при изготовлении лаков.
Обмен редко бывал выгодным для несчастных неграмотных людей, которые месяцами бродили по лесу, собирая эти продукты в надежде приобрести кое-какие необходимые товары. Торговцы, однако, состояли в сговоре между собой и платили до смешного мало, хорошо зная, что люди, затратившие несколько недель, чтобы добраться до города, будут вынуждены продавать по любой цене.
Но в Танджунгселоре можно было и развлечься — не посещая театр или кино (по той простой причине, что там их не существовало), а распивая пиво и играя в карты или кости в какой-нибудь из китайских лавок заднего ряда. В одной из них даже помещался ресторан и имелся крытый рваным сукном бильярд, вокруг которого каждый вечер собиралась местная элита: сыновья бывшего султана и несколько яванских чиновников представителей администрации.
Даяки избегали подобные заведения: они быстро потеряли бы там вырученные гроши. Больше двух дней они не задерживались в городе, который завораживал обилием товаров, но казался страшно негостеприимным и подчиненным власти денег. Им, например, было непонятно, как это за пищу нужно платить.
— Когда мы путешествуем по лесу, — говорили они, — нас угощают рисом в каждой деревне, а здесь люди «чересчур плохие». Если не заплатишь, можешь помереть с голоду.
Одновременно с нашим судном к пристани причалили две длинные пироги. Они были нагружены большими ротанговыми корзинами, наполненными глыбами янтарного вещества, оказавшегося не чем иным, как знаменитым дамаром. Экипажи пирог состояли из низкорослых удивительно мускулистых людей с очень светлой кожей и длинными черными волосами, которые спереди спадали на лоб, а сзади были собраны в лошадиный хвост; мочки ушей у них были оттянуты до плеч тяжелыми кольцами из массивной бронзы.
Это были даяки, и мне тут же вспомнилось их не слишком лестное описание, сделанное автором книги, которая вышла во Франции в 1870 году под названием «Нравы и обычаи всех народов»: «Даяки… неискренни, вероломны, жестоки, невежественны, вороваты и суеверны… На свете нет людей более свирепых, более ярых охотников за головами; у них на уме одно коварство, западни, набеги на деревни, засады в лесу. Всякий, не принадлежащий к их племени, — враг, череп которого должен украсить их жилище… Чем больше человек отрезал голов, тем больше он достоин уважения и тем большим почетом он пользуется; юноша даже не может жениться, если он не в состоянии преподнести своей невесте хотя бы одну отрезанную голову. Тот, кто благодаря рано проявляющейся свирепости, зверским инстинктам и сильным рукам стал обладателем богатой коллекции этих омерзительных трофеев, не встретит жестокосердных… Женщины наперебой хватают кровоточащие головы и натираются вытекающей из них кровью… Понятно также, что подобным нравам сопутствует людоедство;…по различным поводам рабов приносят в жертву и съедают».
В облике этих людей нас поразило прежде всего абсолютно безучастное выражение их лиц, полное безразличие ко всему, что их окружало. В действительности, как мы в этом убедились позднее, даяки не более равнодушны и не более экспансивны, чем другие народы. Просто они выражают свои чувства другими мимическими средствами, зачастую неуловимыми для иностранцев. Совершенно безволосые лица, с которых выщипана вся растительность вплоть до ресниц и бровей, усиливали впечатление внешнего бесстрастия; к этому еще примешивалась робость, которую испытывали обитатели леса, ступая на землю «города».
Мы горели желанием поговорить с первыми из длинноухих людей, ради которых проехали столько тысяч километров. Но они взглянули на нас холодно, без всякого любопытства, что нас, признаться, слегка задело: за последние месяцы мы привыкли к тому, что люди собирались вокруг нас, словно вокруг редких животных.
В Танджунгселоре мы познакомились с двумя американскими миссионерами, жившими в этом районе уже несколько лет. В ста пятнадцати километрах вверх по течению, близ деревни Лонг-Пезо[6], еще не все жители которой были обращены, они основали маленькую даякскую протестантскую общину с церковью, больницей и школой. Миссионеры предложили доставить нас туда на своей большой моторной пироге, а уже оттуда мы могли бы проникнуть во внутренние районы страны, наняв гребцов.
Мы провели в этой деревне месяц с лишним, заняв большую свайную хижину, бывшее жилище великого вождя, умершего несколькими годами ранее.
Власти восточного Борнео объявили Лонг-Пезо «деревней-лоцманом», и жизнь здесь забила ключом: все было перепланировано, хижины снесены и заново отстроены вдоль центрального проезда. На каждой имелись номер и доска с указанием числа обитателей и их имен. Для даяков был создан государственный кооператив, где большинство товаров продавалось вдвое дешевле, чем у местного китайского купца. Служащие яванской администрации учили даяков орошать рисовые поля, сажать кофейные деревья, разводить рыбу в искусственных прудах и соблюдать элементарные правила гигиены. Каждое утро по звуку гонга мужчины собирались на коллективную работу, женщины отправлялись на плантации, а дети шли в школу с грифельной доской в руках и с наследственными мандоу[7] за поясом.
17 августа — День провозглашения независимости Республики Индонезии — был ознаменован официальными речами и визитом бывшего султана провинции. Его пронесли по единственной улице деревни на оставшейся от американцев походной кровати — жалком заменителе портшеза тех еще недавних времен, когда султан был повелителем, при появлении которого все население падало ниц.
После полудня состоялось памятное футбольное состязание: команда юношей в шортах и пестрых шерстяных носках выступала против пожилых — старых, покрытых татуировкой воинов в набедренных повязках из коры и с длинными перьями калао в волосах. Это походило на матч двух цивилизаций: современные юноши спортивного типа, все движения которых были четко отработаны, и старики с длинными болтавшимися в такт бегу ушами, вызывавшие взрывы хохота в толпе зрителей при каждой неудачной попытке отбить мяч.
Я собрал в Лонг-Пезо богатую коллекцию разнообразных животных; большую помощь в этом мне оказали дети.
Каждый день, выходя из школы, они брали свои сарбаканы[8], стрелы и отправлялись на охоту. Я установил очень точную таксу: пять метров нейлоновой нити, три рыболовных крючка, три иголки или два ушных кольца за птицу, небольшое млекопитающее или пресмыкающееся, крючок или иголка за насекомое.
Вероятно, значительная часть детей пропускала уроки, чтобы заниматься этой выгодной коммерцией. Во всяком случае, с утра до вечера мальчики и девочки — начинающие коллекционеры — непрерывно тащили мне кто птицу, кто ящерицу или насекомое, привязанные к волоконцам рафии. На первых порах я старался втолковать им, что мне нужны целые особи; они несли мне жуков, у которых — «чтобы они не убежали» — были оторваны все ножки, бабочек, снова превратившихся в гусениц после того, как им удалили крылья, или птиц, заживо наполовину ощипанных!
4
Ротанговые пальмы — пальмы рода Calamus, представляющие собой лазающие лианы с тонкими (1–4 см), но очень длинными (до 400 м), гибкими и прочными стеблями, используемыми для изготовления веревок, плетения корзин, мебели и т. п. — Прим. А. Г. Банникова
6
Названия большинства деревень восточного Борнео начинаются с приставки «лонг», что означает «слияние». Лонг-Пезо, например, расположена у слияния рек Пезо и Каяна
7
Традиционный меч даяков, изогнутый, как ятаган, и употребляемый сейчас для самых разных целей. Рукоятка, сделанная из дерева или оленьего рога, покрыта тонкой резьбой и украшена шерстью животных или человеческими волосами так же, как и ножны, которые всегда изготовляются из дерева.
8
Стрелометателъная трубка, охотничье оружие индейцев тропических лесов Южной Америки. Словом «сарбакан» Пьер Пфеффер называет сумпитан — сходное с сарбаканом оружие многих народов Индонезии. — Прим. ред.