Пестрая окраска вполне объясняет, почему змею прозвали райской, но не менее заслуженно и название летающая змея: обитая на деревьях, во время охоты на ящериц она нередко бросается с большой высоты и планирует с ветки на ветку или даже с одного дерева на другое на расстоянии двадцати-тридцати метров. Благодаря очень вытянутым и подвижным ребрам, летающая змея может увеличивать несущую поверхность своего тела и, втянув брюшко, скользить в воздухе, подобно бумерангу.
Впрочем, Борнео — родина летающих животных. Там водятся десятки видов летучих мышей; размах крыльев одной из них, которую англичане называют летучей лисой, достигает одного метра двадцати сантиметров. Шерстокрыл[15] может спланировать более чем на пятьдесят метров, благодаря перепонке, соединяющей его лапы и кончик хвоста.
В больших лесах острова встречается также множество видов белок-летяг размером от мыши до кошки. Лапы у них соединены перепонкой, позволяющей планировать, а хвост в форме султана остается свободным и служит вместо руля.
Повсюду водятся во множестве небольшие ящерицы — летучие драконы; они перелетают с дерева на дерево, расправляя свои перепонки, похожие на крылья гигантской бабочки.
Даже скромные лягушки покинули болото, чтобы устремиться в воздух. У одной из них, веслонога[16] красивого красного или оранжевого цвета, пальцы непомерно вытянуты и соединены плавательной перепонкой, которая выполняет функцию парашюта, позволяя лягушке безопасно прыгать с верхушек самых высоких деревьев. Эта лягушка так приспособилась к древесному образу жизни, что, в отличие от своих сородичей, даже икру не мечет в болотах. Она строит под лесными сводами маленькие гнезда из листьев; накапливающаяся в них дождевая вода образует как бы естественный аквариум, в котором живут головастики по выходе из икры.
Именно в Намехе я впервые свел знакомство с великим лесом Борнео, и, правду говоря, он порядком разочаровал меня.
Представьте себе непрерывные цепи невысоких гор с очень крутыми склонами, покрытых густыми джунглями, с неизменно вязкой почвой под ковром сухих листьев. В отличие от многих африканских лесов, более или менее пострадавших от деятельности человека, в тянувшемся от Намеха девственном лесу почти не было подлеска. Для продвижения по нему не требовалось пускать в ход мачете: кроны гигантских деревьев совсем не пропускали света и глушили низкорослые растения.
В этом мире, где каждый тянулся к солнцу и устремлялся ввысь, стволы деревьев были совершенно прямые и голые. Листва могла распускаться лишь в сорока метрах от земли, да и то, если ей удавалось отыскать узкий просвет в лесных сводах. Вы шли меж этих огромных стволов, словно среди колонн уходящего в бесконечность храма, и было невозможно определить все эти деревья, листва которых терялась в высоте.
Благодаря постоянной влажности, корням не нужно углубляться в почву в поисках воды: они стелются по поверхности, короткие и лишь слегка разветвленные. Поэтому лесные деревья — это колоссы на глиняных ногах: стоит налететь грозе, и самые старые из них падают, увлекая за собой многие другие, подобно рядам кеглей, из которых достаточно свалить первую, чтобы опрокинулись все остальные.
Так образуется маленькая прогалина, тут же заселяемая небольшими деревцами, которым тень, отбрасываемая старшими собратьями, не позволяла найти место под солнцем. Но и здесь одни растут быстрее других и в свою очередь глушат друг друга. Так, неподвижный, безмолвный лес, где не ощущалось ни малейшего дуновения, становился ареной постоянной борьбы; побежденные безжалостно приговаривались к смерти через удушение.
Натуралиста, чья голова забита рассказами исследователей прежних времен, на первых порах разочаровывает видимая скудость животного мира. Еще счастье, если за день ходьбы он заметит кувыркающуюся в поднебесье гигантскую белку или одну-две птицы, которые пролетают неслышно, без единого крика, словно боясь нарушить эту торжественную тишину.
Утром можно услышать, как стая гиббонов приветствует восход солнца своим меланхолическим улюлюканьем, переходящим в заливистый хохот, похожий на чуть бездумный смех молодой девушки, или же носовые трубные звуки, которые издает, пролетая над лесом, птица-носорог. Но в течение всего дня царит полнейшая тишина; лай встревоженного оленя или зловещий треск падающего дерева разносится на десятки километров.
Мы отправлялись гуськом: даяки, вооруженные копьями, с ротанговыми корзинами за спиной, и я со своим верным карабином BRNO 8,57. Почва была такая скользкая, что ходьба по ней превращалась в настоящую пытку, склоны же — такие обрывистые, что, когда мы взбирались в гору, мне приходилось все время быть начеку, чтобы не шлепнуться в грязь вместе с ружьем; при спуске же вдруг оказывалось, что я сползаю сидя, против своей воли превращаясь в тобогган[17].
Мои спутники-даяки были более ловкими, чем я; к тому же они пользовались воткнутым в землю копьем как надежной опорой, чего я не мог проделать со своим ружьем. После двух-трех часов подобных упражнений я приходил в убийственное настроение, тем более что всякий раз, когда я плюхался в глину, даяки покатывались со смеху.
При скольжении особенно не рекомендовалось цепляться за что-либо, так как невзначай можно было ухватиться за усаженную острыми шипами ротанговую пальму, ядовитую лиану или кустарник, усеянный гусеницами, покрытыми стрекательными волосками, ожог от которых не проходил несколько дней. Однажды я оперся о довольно большое и с виду крепкое дерево, но оно оказалось насквозь изъеденным термитами и рухнуло, обдав меня мелкой пепельной трухой.
Другой раз я нечаянно положил руку на совершенно невидимую ящерицу! Тут мне повезло: она принадлежала к виду ящериц, которых очень трудно обнаружить из-за их поразительной способности к мимикрии. Это был ptychozoon — очень плоская ящерица длиной с человеческую руку, коричневатого цвета и с пятнами неправильной формы, придававшими ей удивительное сходство с корой, покрытой лишайником или микроскопическими водорослями. Ее называют также бахромчатым гекконом, потому что тело, лапы и хвост у нее окаймлены тонкими кожистыми выростами, образующими нечто вроде кружева. Распластываясь на стволе дерева, ящерица расправляет эту перепонку вокруг себя и так тесно прижимает ее к коре, что перестает отбрасывать тень, и ее очертания становятся совершенно неразличимыми. Вдобавок она способна менять свою окраску наподобие хамелеона; поэтому, чтобы заметить ее, нужно буквально ткнуть в нее пальцем!
Другой бич Борнео — обилие пиявок. Впрочем, эти крохотные твари всегда проявляли живейший интерес к моей особе. В годы учения мне дважды доставалось отвечать о пиявках на экзамене, и здесь они продолжали выказывать мне свою привязанность в самом полном смысле этого слова.
Десятки таких пиявок, величиной каждая с палец, прикреплялись самым незаметным образом к какому-нибудь участку тела. Насосавшись крови до того, что готовы были вот-вот лопнуть, пиявки падали на землю, словно маленькие цилиндрические сосиски, и блаженно переваривали съеденное. Вероятно, за день мы собирали сотни пиявок: так, в один из дней — с восьми до одиннадцати часов утра — я снял с себя сто семьдесят пять штук, после чего бросил считать!
Самым неприятным в этих маленьких кровопийцах было то, что после них оставались ранки, которые с трудом зарубцовывались, вызывая в течение нескольких дней мучительный зуд. Но зато в случае загноения такой раны достаточно было приложить к ней пиявок, и они очищали ее лучше любых обеззараживающих средств.
После первого дня охоты начальник гребцов сказал мне:
— Не удивительно, что ты скользишь в лесу в своей обуви: если бы ты ходил босиком, как мы, этого бы не произошло.
Вообще-то, как они ни привыкли к лесу, с ними это тоже случалось; тем не менее я последовал этому совету и почувствовал себя хорошо: пальцы ног цеплялись за землю, придавая мне куда большую устойчивость.
Оборотная сторона медали заключалась в том, что каждый вечер приходилось тратить добрых полчаса на то, чтобы извлекать колючки, впившиеся в мои изнеженные подошвы горожанина. Случалось также, что какая-нибудь зарывшаяся в сухие листья тварь не могла противостоять искушению вонзить свои челюсти в белую плоть, оказавшуюся в пределах ее досягаемости. Но в общем это бывало редко, и — если не считать одной тысяченожки и двух-трех пауков, оставивших по себе особенно жгучую память, — мне не приходилось уж очень жаловаться на негостеприимство мелких представителей фауны Борнео. Впрочем, все было предпочтительнее того непрерывного скольжения, каким являлось хождение в обуви.
15
Зверек отряда шерстокрылов, обитающих в Юго-Восточной Азии, размером с кошку, все четыре конечности и хвост заключены в широкую, густо опушенную летательную перепонку, которая начинается на шее; совмещает в себе признаки насекомоядных, летучих мышей и полуобезьян. По всей вероятности, очень древнее животное. — Прим. А. Г. Банникова.
16
Веслоногие лягушки — особое семейство древесных лягушек Юго-Восточной Азии. У некоторых видов между очень длинными пальцами передних и задних лап развиваются огромные плавательные перепонки, используемые лягушками как парашют при прыжках с ветки на ветку. Многие виды устраивают гнезда из листьев над водой, в которые откладывают икру; развивающиеся головастики обычно падают в воду. — Прим. А. Г. Банникова.
17
Бесполезные сани, распространенные среди индейцев Канады. В несколько измененном виде тобогган используется в современном спорте. — Прим. ред.