Жалко, что у нас слишком мало времени, чтобы ближе познакомиться с Сережей.
Фотографии начала XX столетия, некоторые лица на них мне знакомы, мне кажется, что все они жили совсем в другом мире, безвозвратно ушедшем. Дед Сергей Андреевич на водах в 1913 году, трое его сыновей от второй жены — Сергей, Всеволод и Лев.
Что ждало этих юных мальчиков в аккуратных, одинаковых костюмах с большими белыми воротниками, в высоких ботинках на пуговицах и с соломенными канотье в руках?
Старший, Сережа, был зарублен на Перекопе; Всеволод покончил с собой в 19 лет! Единственная дочь, Зинаида, убита в порыве ревности отвергнутым ею человеком. Чем объяснить, что такой пунктуальный, упорный, кабинетный ученый пережил такую бурную жизнь?
Дядя Юрий Сергеевич — последний из шести братьев Манштейн. Расставаясь со мной, он дарит мне годами хранящуюся у него шкатулку; на внутренней стороне крышки детским почерком выведено имя ее первого владельца: «Александр Манштейн».
17 — 18 июля мы опять в Москве, в гостеприимном доме Нинель Гургеновны — мамы Аркадия. Квартира загружена московским телевидением; меня расспрашивают о 20-х годах. Полная свобода слова. Вечером мы чувствуем себя в Тунисе, присутствуя на обеде у тунисского посла Ахмеда Унайеса. Посольство размещается в старинном Шереметьевском особняке, стены которого видели зловещую фигуру Берии. Сколько невинных были замучены тогда в здешних погребах!
Четверг, 19 июля 1990 года.
Мы летим в маленьком самолетике, как в закрытой железной коробке, и еще живее всплывают мои детские воспоминания о наших с мамой путешествиях через всю Россию — пролетающие за окном цветущие просторы полей, бег деревьев по склонам гор, веселое оживление уезжающих на каникулы и успокаивающий стук колес.
В самолете полутемно и как-то необычно далеко от всего. Ничто не мешает думать о своем; отрывки мыслей, картины прошлого… Складываются стихотворные строчки:
В 17 часов 40 минут маленький самолет приземляется в Северодонецке — поле и за деревянным забором публика ожидает прилетевших. Как видно, нас нетрудно узнать — Светлана Олеговна улыбается нам издалека; рядом с ней молодой мужчина — «Володя с автомобилем», как я узнаю позже. В простоте радушной встречи есть что-то родное, и ближе кажется мне Рубежное.
Через четверть часа мы уже у Лисичанска, и, как в тот далекий июльский день 1918 года, мы стоим на маленькой станции «Насветевич». Ничего не изменилось. Пустынная тропа поднимается между кустарником к моему затерянному царству. Туда нас поведут завтра. Темнеет. Наши заботливые хозяева не хотят нас утомлять. Гостиница удобная, ужин очень приятный, с шампанским и множеством цветов, и я знаю, как это трудно все устроить в теперешних условиях. Уходя, Светлана Олеговна оставляет нам расписание на следующие два дня.
Что будет завтра?
У открытого окна я вглядываюсь в ночь. Я знаю, что все на свете меняется, что белого дома с колоннами в большом цветущем парке давно уже нет.
Люди везде умеют извратить окружающий их мир. Но эта тихая ночь под высоким куполом украинского неба все та же. Сколько близких, дорогих мне людей вглядывались в нее, как я сегодня, на этом дорогом нам кусочке земли. Кто скажет мне, что я не у себя?
И как бы в ответ на мой вопрос, совершенно неожиданно для этой тихой ночи, внезапная гроза разразилась с какой-то беззаботной, почти радостной силой, будто все вокруг меня хотело дать мне знать, что я здесь не чужая. Асфальт широкой улицы блестит от дождя, и силуэты деревьев сплоченными рядами появляются на мгновенье из темноты при вспышках молний. Сколько таких гроз видели хозяева Рубежного за два столетия?