Слон с безучастным погонщиком на спине приближался все ближе и ближе, неспешно переступая через лежащие тела. Но он не просто шел. Это оказался слон – игрун. То он вызывал хохот трибун, пытаясь хоботом развязать бюстгальтер на сомлевшей девушке, то принимался дуть на чье-то побелевшее лицо, так что песок вздымался вокруг.
Наконец топот добрался и до отвернувшегося в другую сторону Коломнина. Коломнин чуть напрягся, готовясь к моменту, когда тяжелое тело переступит через него. Но никто не переступал. Более того, на стадионе наступила полная, до жути тишина. Коломнин медленно повернул голову и – посерел! В воздухе, в метре над грудью его, зависла могучая, переломленная в колене колонна, так что можно было пересчитать прилипшие к подошве травинки и камушки. Колонна чуть подрагивала, будто в нерешительности. Не надо было большого воображения, чтобы представить, во что превратится его грудная клетка, если слон и впрямь вздумает опустить ногу. Мало какому повару удастся так раздробить цыпленка табака. Страх овладел Коломниным. Но кричать было стыдно. Да и небезопасно, – слон мог наступить, испугавшись. В поисках помощи Коломнин попытался найти взгляд погонщика, но проклятый таец, похоже, и вовсе заснул в своей люльке. А вот со взглядом слона – пристальным и, казалось, осмысленным – он схлестнулся. И тогда на место страха пришел едва контролируемый ужас. Потому что теперь он мог бы поклясться, что это тот самый слон, с которым сыграл злую шутку Ознобихин. Тихий стон просквозил по трибунам – наслаждаясь своей властью над беспомощным человечком, слон принялся медленно, по сантиметрам, опускать могучую лапу все ниже и ниже: полметра, сорок сантиметров, тридцать…
Коломнин с мальчишеской мстительностью представил рыдающую над раздавленным его телом Ларису, порадовавшись, между прочим, что лицо останется целым. И странная, отчаянная веселость овладела им.
– Ну, давай, не тяни! Кончай разом! – прохрипел он.
При общем вздохе слон опустил ногу, в последний момент сделав ею изящный пируэт, так что наступил уже на землю, в нескольких сантиметрах позади лежащего тела.
Ни секунды ни медля ухватил он хоботом Коломнинские шорты, сдернул их книзу и чувствительнейшим своим пальчиком потеребил квелый член. И страх, овладевший примолкшими зрителями, разразился облегченным, гомерическим хохотом. Слон не убил обидчика. Он сделал больше. Он осмеял его.
Животные не умеют усмехаться. Но Коломнин поклялся бы под присягой, что морда слона, перед тем, как тот направился дальше, исполнена была торжества.
Сопровождаемый сочувственными насмешками, Коломнин вернулся на трибуну. Лариса недвижно стояла возле своего места, держась за шест. И по лицу ее, усеянному капельками пота, как у человека, находившегося на краю большой беды, Коломнин все понял.
– Вот так мы с ним и повеселились, – пробормотал он, ощутив на щеке поглаживающую ее ладонь.
– Поехали, – не оборачиваясь, хрипловато произнесла она.
– Да вы чего? Еще гонки будут. Потом сражение, – расстроился Ознобихин. Но, присмотревшись к сделавшемуся жестким ее лицу, со вздохом поднялся и потащился следом.
Разговор в дороге как-то не сложился. Веселье выдохлось; каждый молчал о своем. Через сорок минут Джип остановился у отеля «Холидей». – Стало быть, даю команду. Лару пока высаживаем. А вечером приглашаю всех на отвальный ужин, – пытаясь вернуть тону прежнюю веселость, распорядился Ознобихин.
Но кивнуть в знак согласия углубленная в себя Лариса не спешила.
– Сережа выйдет здесь со мной, – решилась она после короткого раздумья. – И вообще, Коля, ты извини, но на вечер у нас другие планы.
Надо отдать должное Ознобихину: человеком он оказался тонким. А потому понятливо, хоть и сокрушенно кивнул:
– Тогда прощаюсь. С тобой, Сергей, до скорой встречи в банке. А с Ларой… Просто рад, что ты ожила. И – Бог в помощь! Разухабисто махнув на прощание, он рванул с места, оставив парочку на асфальте.
– Мы куда-то?… – пролепетал Коломнин.
– Молчи, – Лариса шагнула к отелю, увлекая его за собой.
В лифте он заметил подрагивающую складку у губ, вопросительно провел по ней пальцем.