— Фархадов, — охотно выручил тот. — Помнишь, наверное? Первооткрыватель Сибирской нефти, орденоносец.
— Что-то припоминаю, — неуверенно подтвердил Коломнин. -Блин, куда ни кинь, одно и то же: вчера орденоносцы и все из себя прожженные ленинцы, а сегодня наперегонки растаскивают все, что еще недоразворовано. Седых, лети срочно в командировку. По результатам будем решать. Переходим к вип-клиентам. Прежде всего — Генеральная нефтяная компания. Что глаза отводишь, Лавренцов? Докладывай, чего за эти пару недель наваяли. Обороты по счетам увеличили?
— Если увеличить до тридцати миллионов рублей при согласованных оборотах в двести, значит, увеличили…
— Та-ак. А поручительство оформлено наконец?.. Я тебя спрашиваю.
— Нет.
— Что значит, нет?! — терпения Коломнина хватало ненадолго. — Почему нет? Ты с руководством компании встречался?
— Пытался. Трижды дозванивался финансовому директору Четверику. Секретарша не соединяет.
— Да ты!.. Что значит не соединяет? Ты кого представляешь? Банк или контору утильсырья? Надо было добиться! Если с Четвериком договориться не умеешь, прорывайся к самому Гилялову!
— Что ж я, с секретутками воевать должен? Я, между прочим, генерал, — огрызнулся Лавренцов.
— Ты?! Ты давно не генерал, а банковский служащий. И получаешь, тоже между прочим, столько, сколько генералом и во сне не видел. Твоя нынешняя должность — за банковское добро биться. А не амбициями блистать. Лавренцов сидел с бесстрастным, закаменевшим лицом, самым обиженным видом своим выказывая категорическое несогласие с услышанным. В прошлом заместитель начальника штаба МВД, Лавренцов, сохранивший многие из прежних связей, и теперь был небесполезен для банка. Договориться о прекращении уголовного дела против нужного человека, вернуть изъятые водительские права, зарегистрировать оружие, организовать разрешение на охоту в заповеднике, — здесь Лавренцов был незаменим. Но чем чаще выполнял он личные просьбы руководства, тем более пренебрегал своими прямыми обязанностями. Но и не только поэтому: банковское дело было новым для каждого из них. И прежде всего требовало обучения. А вот учиться заново старый генерал то ли не захотел, то ли стеснялся. И любое хоть немного непонятное задание ловко перекладывал на плечи исполнителей. И добро бы в мелочах. В последнее время Лавренцов заваливал и всякое серьезное поручение. Но говорить об этом с болезненно обидчивым генералом в присутствии свидетелей…
— Ладно, теперь сам займусь, — Коломнин сдержался. — Сколько им причитается следующим траншем?
— Еще семь миллионов.
— Хрен они что получат, пока полностью не выполнят договорных условий! Когда там кредитный комитет по этому вопросу? — Коломнин схватил ручку и выжидательно навис над календарем. — Помнится, на следующей неделе?
Молчание Лавренцова ему не понравилось:
— Не понял?
— Был уже кредитный. Три дня назад, — пробормотал Лавренцов.
— То есть?!
— Ознобихин вынес досрочно.
— Что?! — Коломнин поперхнулся. — Приняли решение — выдать.
— Как?
— Да так! — в свою очередь вскрикнул Лавренцов, пытаясь тем предупредить вспышку ярости. — А что я мог? На кредитный явился Ознобихин, притащил с собою Четверика. Сослался на поддержку президента банка. Четверик полчаса о глобальных нефтяных проектах витийствовал. В общем заморочили всем головы и — утвердили.
Теперь Коломнин догадался об истинной причине поспешного отъезда Ознобихина: понял тот, что при Коломнине очередной транш ему не пробить. Как он тогда сказал? Банк — это немножко игра? Вот и — переиграл.
— Что значит «утвердили»? А где ты был?!
— Я голосовал против, — гордо объявил Лавренцов.
— Да ты не против голосовать должен, ты других за руки хватать обязан! Вы все обязаны в колокола бить, если угроза банку! Все!
Он требовательно обвел глазами сидящих напротив. Но те заблаговременно отводили глаза — портить отношения с людьми, гораздо более влиятельными, никому не хотелось. Ложиться на амбразуру — это была его, Коломнинская, функция! Добровольно им на себя взваленная.
— Пойми, Сергей, здесь все за тебя, — почувствовал молчаливую поддержку Лавренцов. — Но мы не можем стоять против целого банка. Сколько раз на этом нажигались. В конце концов, если президент поддерживает Ознобихина в его прожектах и выдергивает из баланса за здорово живешь десятки миллионов, так нам-то чего? Это его деньги. Пусть у него голова и болит.
— Удобненько, гляжу, устроились, — Коломнин заметил, с каким вниманием впитывает этот разговор Маковей, и, может, еще и поэтому не хотел, чтоб последнее слово осталось не за ним. — Что значит его деньги? Я должен вам напоминать, сколько в банке привлеченных средств? Сколько на частных вкладах?! Десятки тысяч людей, тысячи предприятий принесли сюда свои средства. Вот что мы охраняем!
Дверь отворилась, и в нее протиснулась крупная, с обвисшими розовыми щеками голова начальника отдела залогов Анатолия Панчеева.
— Едва вышел, и сразу крик на весь коридор? — влажные рыбьи губы несколько раз жадно вдохнули воздух: подъем на третий этаж дался с трудом, — и растеклись в улыбке.
— Заходи, заходи! Мы как раз закончили, — поспешно пригласил Коломнин. Приход Панчеева оказался кстати еще и потому, что горячность последней его фразы была притворной: в словах Лавренцова была хоть и неприятная, но правда.
— Да, кстати, — задержал поднявшихся сотрудников Коломнин. — Примерно два года назад в Москве был убит такой предприниматель — Шараев. Никто случаем не помнит?.. Вот и я что-то не припомню. В общем, Валентин, подними архивы, свяжись с МВД — все, что есть. И сразу мне доложи…
Панчеев пропустил выходящих мимо себя, и только затем протиснулся в кабинет: разминуться с кем-то в дверях он был физически не в состоянии. В последние годы сорокапятилетний Панчеев стремительно разбухал. Многочисленные посредники, с которыми начальнику отдела залогов приходилось иметь дело, узнав о его должности, прятали насмешливые глаза: причина чрезмерной пухлости казалась им очевидной. На самом деле Панчеев, бывший начальник контрольно-ревизионного управления Мосгорторга, человек, безупречно честный, страдал от нарушенного обмена веществ, с которым безуспешно пытался бороться. — Рад видеть. Чай? Кофе? — Коломнин сделал радушный жест: общение с доброжелательным Панчеевым доставляло удовольствие.
Панчеев с привычной осторожностью опустился на стул, поерзал, продолжая отдуваться и отирая обильно выступающий пот огромным в крупную клетку платком.
— Ну, как там мой? — поинтересовался Коломнин, непроизвольно расслабляя лицо в ожидании привычной похвалы в адрес сына.
Но хвалить Панчеев на этот раз почему-то не спешил. А напротив, извлек вновь из кармана влажный платок и заново прикрыл им лицо.
— Что-то стряслось? — догадался Коломнин.
— Да нет в общем-то. С чего взял? — Панчеев притворно пожал плечом. — Нормально работает.
— Да, знаю. Ты ему даже доверил самостоятельно провести аукцион. Не поспешил ли? Все-таки ответственность. — Да он там не один. С ним в паре Рыбченко. Вышибу я этого Рыбченко! — неожиданно в сердцах пообещал Панчеев. И тем прокололся.
— Говори, что случилось, — потребовал Коломнин. Кажется, сегодня был день сюрпризов.
— Да пока ничего, — Панчеев еще раз что-то прикинул. — Я собственно с этим и зашел. Только давай без нервов. Договорились?
— Говори!
— У меня сегодня мужик этот был. Директор базы, через которого мы торги проводим.
— И что?
— Приехал уточнить детали. Ну, и… Понимаешь, он был уверен, что без меня-то ничего не делается!
— Ты будешь говорить, наконец?!
— Он им, оказывается, пятнадцать тысяч долларов за аукцион этот пообещал отстегнуть.
Коломнин, шуровавший у чайного столика, неловко сбил локтем чашку и, не обратив внимания на осколки, ошалело опустился на ближайший стул.
— То есть ты хочешь сказать, что мой Димка договорился об «откате»?.. А может, это все Рыбченко? А Димкой прикрылся. Вроде как на двоих?.. Или нет?
Он уже заметил отрицательный кивок Панчеева.