Измеряя помещение шагами, отец молчал, явно о чем-то размышляя, поэтому Лера первой произнесла:
– Бабушка мне все сказала!
– Что тебе бабушка сказала? – произнес отец, на лице которого был написан такой неподдельный ужас, что Леру оторопь взяла. Чего он так испугался?
Лера энергично заявила:
– Все! То, что вы намерены отослать меня в Москву! Премного благодарна, но я с этим не согласна!
Отец, шумно вздохнув, снова снял очки и произнес, не глядя на дочь:
– Да-да, извини, но так вышло. Ты же знаешь бабушку.
– Так вышло? – произнесла с горечью девушка. – Папа, а ты задумывался о том, что у меня тоже есть личная жизнь. И если ее у тебя нет, то это не значит, что ее лишены все другие!
Вышло весьма грубо, и Лера тотчас пожалела о сказанном, но отец, теребя в руках очки, произнес:
– Ну да, личная жизнь… Об этом и пойдет речь… Я испугался, но понял, что бабушка не могла сказать тебе об этом, потому что она не знает. Потому что когда узнает, то все изменится полностью!
Лера, не вслушиваясь в слова отца, крикнула:
– Папа, уже все изменилось! Да, все должно меняться, но не так и не тогда, когда захотите вы, а когда пожелаю я. Ведь я – взрослый человек!
Отец, словно не слыша ее (может, и правда не слышал?), взял дочку за руку и сказал:
– Лера, ты должна знать, что…
Он запнулся, и Лера вдруг поняла, что отец пытается сообщить ей что-то совершенно иное, никак не связанное с ее предстоящим отъездом.
– Что, папа?
Отец, все теребя очки в руках, продолжил:
– Ну, дело в том, что…
Раздался тонкий треск – оказалось, что отец сломал дужку очков. Заметив это, он принялся причитать и стенать, что было так на него непохоже, а Лера, силой забрав у отца сломанные очки, сказала:
– Ничего, купишь себе новые. Итак, что ты хотел мне сказать, папа?
Отец, не смотря на нее, выдавил из себя:
– Я хотел сказать тебе… Тебе я хотел сказать…
Он запнулся, замолчав. Молчала и Лера.
Наконец, после невыносимо долгой паузы отец продолжил:
– Я хотел сказать тебе, что…
И, наконец приняв решение, выкрикнул:
– Что был против того, чтобы отсылать тебя в Москву так рано. Но бабушка на меня надавила, и я, как водится, сдался. Но теперь понимаю, что был не прав и что ты поедешь в Москву тогда, когда захочешь сама!
Еще бы десять минут назад Лера бросилась отцу на шею, услышав от него подобное заявление, но теперь только сухо заметила:
– Благодарю. Рад, что ты понял, что был не прав. Но разве это то, что ты хотел сказать мне на самом деле?
Она знала: нет, не то.
Девушка взяла отца за руку и вдруг ощутила, что он весь дрожит. Но чего он так боится?
И вдруг поняла: лучше пусть ничего не говорит. Ничего!
Потому что в голове вдруг возникла, крутясь, абсолютно идиотская мысль: отец признается ей в том, что эти убийства на его совести.
Вздрогнув от столь кошмарного предположения, Лера прошептала:
– Папа, если хочешь, то не говори…
Отец же, посмотрев на нее измученным, каким-то осоловелым взором, прошептал:
– Нет, я так больше не могу. Ты должна знать правду. Бабушке, наверное, лучше не говорить, но все равно придется сообщить. Не представляю, что тогда будет…
Вздохнув и даже зажмурившись, он сказал:
– Все дело в том, что твой отец…
В этот момент в коридоре раздался крик, точнее, небывалый рык, сопровождаемый диким визгом. Продолжать беседу при таких обстоятельствах было нереально.
Отец, выбежав в коридор, бросился к дрожащему, раскрасневшемуся, со слезами на глазах физруку. Тот фальцетом кричал на весь коридор:
– Кто? Кто сделал это? Кто посмел устроить у меня шмон…
Поняв, что физрук убедился в том, что его секреты стали кому-то известны, Лера сочла за лучшее незаметно ретироваться, тем более что на вопли Олега Родионовича набежал педперсонал, и затеряться в небольшой толпе было проще простого.
Выйдя из школы, Лера подставила лицо яркому солнцу. Что хотел сообщить ей отец? В чем намеревался признаться?
– Приветик! – услышала она знакомый голос и, обернувшись, заметила черные вихры Толика.
Ее молодой человек, одарив ее скупым поцелуем (на людях, как он считал, целоваться было зазорно), кивнул в сторону высокого, лет на пять старше, чем они сами, атлетически сложенного парня с такими же, как у него самого, черными вихрами:
– Кирилл Белогорко, мой двоюродный брат…
Лера вспомнила – тот, что в городской прокуратуре работает, как и его отец, дядька Толика.