– Это очень грустно.
– Согласна; и все же мне очень повезло.
– В смысле карьерного роста?
– Ну и в этом тоже. Но прежде всего в том, что меня любили.
– Понимаю. Иными словами, ваша матушка вас любила?
– Да.
– Каждая мать любит свое дитя.
– Разумеется. Но мне особенно повезло. Она сумела сделать так, чтобы я ощущала ее тепло, чтобы понимала свою исключительность, чтобы была за ней как за каменной стеной. В ее судьбе было много мужчин, и кое-кто из них был скор на расправу, но меня ни один из них и пальцем не тронул; при этом она изо всех сил скрывала, что они дают волю рукам. Конечно, мы жили бедно, и нам приходилось нелегко, но начало моего пути было удачнее, чем у многих других.
– А потом вы познакомились с миссис Тэлман.
Я кивнула:
– Да, потом появилась миссис Тэлман, и это было самой сказочной удачей в моей жизни.
– Я знал миссис Тэлман. Это была достойная женщина. Жаль, что она не могла иметь детей.
– А у вас есть семья, мистер Чолонгаи?
– Одна жена, пятеро детей, двое внуков и третий на подходе, – ответил он с широкой улыбкой.
– Значит, и к вам судьба благосклонна.
– Поистине благосклонна. – Он сделал еще один глоток кофе. При том, что его лицо частично закрывали очки, у меня создалось впечатление, будто от ледяного напитка у него ноют зубы. – Вы позволите задать вам вопрос личного свойства, миз Тэлман?
– Почему бы и нет?
Он покивал, а потом спросил:
– Вы никогда не думали о том, чтобы самой стать матерью?
– Конечно думала, мистер Чолонгаи.
– И решили воздержаться?
– Пока – да. Мне сейчас тридцать восемь. Не стану утверждать, что это расцвет детородного возраста, но я вполне здорова и поддерживаю хорошую форму, так что еще могу передумать. – На самом-то деле я прекрасно знала, что вполне способна родить: в возрасте тридцати пяти лет я из любопытства проверилась в клинике, повторила то же обследование пару месяцев назад, и оба раза получила заключение, что практически здорова и противопоказаний к беременности не имею. Никаких нарушений цикла, никакой патологии внутренних органов, так что отсутствие у меня детей объяснялось моим личным решением, а не волей судьбы.
И опять Чолонгаи кивнул:
– Так-так. Я понимаю, это не вполне прилично, но позвольте спросить: вы приняли такое решение потому, что вам не встретился подходящий человек?
Я пригубила кофе глясе и порадовалась, что солнцезащитные очки делают мой взгляд непроницаемым.
– Смотря что вы имеете в виду.
– Объяснение должно быть более детальным. Прошу вас.
– Смотря кого считать подходящим человеком. На мой эгоистичный взгляд, подходящий человек мне как раз встретился. Но он женат. Получается, что по большому счету это неподходящий человек.
– Понимаю. Сочувствую. Я пожала плечами:
– Ничего страшного, мистер Чолонгаи. Я же не чахну от тоски.
– Вас не назовешь эгоисткой: насколько мне известно, вы жертвуете значительные суммы на благородные начинания.
В «Бизнесе» подобные высказывания – не редкость: издавна существующее требование финансовой прозрачности ведет к тому, что никто не может тайно кичиться своей благотворительностью. Если кто-то заинтересуется твоими личными делами, ему не составит труда определить, каким силам ты сочувствуешь, какую систему чеков и компенсаций для себя выбираешь, чтобы примирить совесть и должностные обязанности.
– Тем не менее я – порядочная эгоистка, – пришлось мне ему возразить. – Отдаю деньги на благотворительные цели только для того, чтобы спокойно спать по ночам. По моим прикидкам, за душевный покой я должна выкладывать примерно десять процентов своего дохода. Так сказать, десятину. – Опять спасительный кофе. – Почти как религиозный обряд, на большее я не способна.
Чолонгаи улыбнулся.
– Жертвовать на благотворительность весьма похвально. Вы правы, всем от этого хорошо.
– Не все так думают. – Мне вспомнились некоторые из руководителей – в основном обосновавшиеся в Штатах, – которые презирали тех, кто жертвует свои деньги на что бы то ни было, за исключением, может быть, Национальной стрелковой ассоциации.
– Вполне вероятно, они... потакают себе каким-то другим способом.
– Вполне вероятно. Мистер Чолонгаи...
– Прошу вас, называйте меня Томми.
– Хорошо, Томми.
– А я, если можно, буду называть вас Катрин.
– Почту за честь. Итак, Томми, мне бы хотелось выяснить, какое это имеет отношение к делу.
Он поерзал на стуле. На короткое время сняв очки, потер уголок глаза суставом согнутого пальца.
– Мы можем побеседовать на условиях конфиденциальности, Катрин?
– Я думала, эта беседа с самого начала была конфиденциальной. Но в общем, да. Конечно, можем.
– Это имеет отношение к Тулану.
– К Тулану? – Такого оборота я не ожидала.
– Именно. Мы хотим вас просить переориентироваться на другое дело.
Я не ослышалась? Наверно, он хотел сказать «на другое тело» – хотя это могло означать то же самое.
– В каком смысле?
– В смысле вашей работы.
Меня обдало холодом, как будто я окунулась в кофе со льдом. Где я дала маху? Что меня ждет? Собравшись с духом, я заметила:
– Мне казалось, я справляюсь со своими обязанностями.
– Безусловно. Поэтому нам нелегко обращаться к вам с такой просьбой.
Охвативший меня ужас отступил, но я все еще была уверена, что не услышу ничего хорошего. Сердце колотилось, как бешеное. Мне вдруг пришло в голову, что тонкая шелковая блуза и жакет без подкладки неуместны во время учащенного сердцебиения: посторонние могут увидеть, как трепещет легкая ткань. По-видимому, от этого особенно страдают женщины и полные мужчины: у них особая частота настройки, которая увеличивает амплитуду колебания груди. Расслабься, подруга. Я кашлянула.
– Что именно вы хотите мне поручить, Томми?
– Стать в некотором роде нашим послом в Тулане.
– Послом?
– И даже более того. (Более того? Куда уж более?!) Прежде всего мы попросим вас отправиться в эту страну и составить отчет. Осмотреться на месте, определить, по возможности, направление развития, выявить тенденции – социальные тенденции, если угодно, – иными словами, сделать прогнозы точно так же, как вы делаете в области развития науки и техники. Улавливаете связь?
– Кажется, да. Но почему это вдруг потребовалось?
– Потому, что наше положение весьма щекотливо. Стоит нам обосноваться в Тулане – и тайное станет явным. Мы будем так уязвимы, как не были с пятнадцатого века.
Само собой, он намекал на Швейцарию: в конце пятнадцатого века она стала практически независимой, и «Бизнес», который всегда тяготел к островкам стабильности, хотя бы относительной, начал пускать там корни. Чолонгаи, между прочим, упустил из виду еще один непростой момент, вторжение наполеоновских армий в 1798 году, но это к делу не относится.
– А разве у нас нет специально подготовленных людей? – спросила я.
Несомненно, такие люди у нас были, а если нет, то мы могли бы нанять самых видных специалистов. В таких случаях экономить не стоит, лучше привлечь университетских профессоров и толпы аспирантов. Социологов хлебом не корми – только пусти их в такое место, как Тулан.
– Не тот уровень, Катрин. Нам требуется человек, которому можно доверять. Это значит, что нас устроит только сотрудник «Бизнеса», безраздельно преданный нашим интересам. Конечно, такому критерию отвечают сотни людей. Но у нас есть и другие требования. Нам нужен человек, который умеет смотреть на вещи извне, без оглядки на свою принадлежность к корпорации, человек, который сочувствует жителям Тулана. Человек, способный разделить их взгляды и дать нам рекомендации по поводу того, как наилучшим образом совместить их интересы и потребности с нашими.