По рассказам, она уже двадцать шесть лет не вставала с постели. Я свернулась калачиком под странно тяжелыми простынями и попыталась согреть руки, дуя на них и растирая ладони, а сама размышляла, не считают ли местные жители, что из постели лучше вообще не вылезать.
Глава 8
Когда живешь в Тулане, приходится вставать вместе с солнцем, наверное как и в любом другом месте, где искусственный свет еще только входит в повседневную жизнь. И первым, что и обнаружила рано утром, открыв глаза, была маленькая пухлая женщина в стеганом одеянии, которая суетливо расхаживала взад-вперед по комнате, открывая ставни, через которые в коммату хлынули лучи яркого, ослепляющего света; при этом она не переставая разговаривала, то ли со мной, то ли сама с собой, указывая на умывальник, где рядом со встроенной раковиной уже стоял кувшин с горячей водой, от которого поднимался пар. Я все еще терла глаза спросонья, стараясь придумать, что бы такого сказать поязвительнее, вроде – «Понятно, до дверных замков тут еще не додумались, но неужели у вас даже стучаться не принято?» – когда она вдруг просто взяла и вышла из комнаты, оставив меня в одиночестве и ворчливом расположении духа.
Я налила в раковину теплой воды, чтобы умыться. В принципе, в конце коридора существовала ванная комната, с огромным камином и углу и довольно помпезной ванной на постаменте, под балдахином и скатанными кверху пологами; но чтобы ее наполнить, требовался не один кувшин воды, и нужно было явно распорядиться заранее, чтобы слуги успели развести огонь и нагреть это сооружение.
Формально меня поселили в номер-люкс, если считать, что в нем имелась ванная – прямоугольный закуток размером не больше телефонной будки, с дыркой для трубы в обрамлении двух кафельных плиток в форме подошвы. В моем распоряжении также была туалетная бумага – невозможно гладкая и узкая; в конце концов я воспользовалась водой из раковины.
Завтрак мне принесла все та же пухлая горничная, и с того момента, как она вошла в комнату, рот у нее не закрывался ни на минуту; она со стуком расставила на столе тарелки и плошки, затем поклонилась и вышла; и даже пока она удалялась по коридору, я все время слышала ее голос. Я подумала, что это может быть как-то связано с религией – что-то вроде обета молчания, только наоборот.
На завтрак полагались жесткие блинчики и миска водянистой каши. Я попробовала немножко и того и другого – и сразу вспомнила вчерашний ужин, состоявший из нескольких блюд коричневатого цвета с одинаковым вкусом; как показал опыт моей прошлой поездки в Тулан, здешняя пища позволяет без особых усилий следить за фигурой и даже сбросить несколько фунтов буквально за пару дней.
– Ее величество королева будет рада с вами познакомиться.
– Это очень приятно. – Я крепко ухватилась за кожаную петлю и больше ее не отпускала.
Вообще в Тулане машины появились раньше, чем дороги, и в этом нет ничего удивительного. Точнее было бы сказать, появилась машина – «роллс-ройс» «серебряный призрак» 1919 года, приобретенный в Индии туланским королем, прадедом нынешнего принца. Отряды шерпов перенесли его через горы в разобранном виде, а на следующее лето в Тулане автомобиль собрали заново.
Однако тогдашний король, делая покупку, вероятно, упустил из виду одно обстоятельство: ездить было абсолютно негде. В те времена крупнейшая туланская магистраль представляла собой усеянную валунами тропу, которая спускалась вдоль крутого склона, изредка расширяясь настолько, чтобы двое тяжело нагруженных носильщиков или яков могли разойтись, не рискуя свалиться в пропасть; а главная улица в Туне имела вид неглубокой канавы, пролегавшей между беспорядочно раскиданными, разнокалиберными домами; по дну бежал ручей из сточных вод, а вдоль него тянулось множество более мелких тропинок.
А посему «роллс» пять лет кряду томился в саду перед королевским дворцом, где едва хватало места, чтобы описать на нем восьмерку; для этого требовалось лишь постоянно выворачивать руль до отказа и резво выполнять попороты. Веселая забава, часами занимавшая монарших отпрысков. Тем временем удалось проложить некое подобие дороги; она начиналась в долине, где располагалось большинство угодий, шла через Тун и дальше вверх по склону, до самой подошвы ледника, где, едва держась на камнях, подобно цепким моллюскам, прилепились наиболее значительные монастыри и старый дворец.
По этой самой дороге и именно в этой машине мы теперь и совершали свой путь. За рулем сидел Лангтун Хемблу, который вчера приветствовал меня на аэродроме, наскоро провел по городу, показал дворец и вверил заботам монахов в разноцветных одеждах.
– Вам нечего волноваться, – крикнул Лангтун.
– Насчет чего?
– Насчет встречи с ее величеством.
– Вы так считаете?
На самом деле я и не волновалась. Лангтун поймал мой взгляд в зеркале заднего вида и ободряюще улыбнулся.
Насколько я поняла, он носил титул дворецкого для особых поручений. Подозреваю, что он никогда не учился на курсах вождения. А ведь в одном только Туне было зарегистрировано еще по меньшей мере семнадцать единиц транспорта: машин, автобусов, фургонов и грузовиков, так что угодить в аварию ничего не стоило; эти средства передвижения попали сюда в период расцвета туланского автомобилизма, между летом 1989 года, когда Тун соединили с внешним миром постоянной (как предполагалось) автотрассой, и весной 1991-го, когда ее разрушила нескончаемая череда оползней и наводнений.
С тех пор дорог в королевстве стало больше, и теперь, за исключением глубокой зимы, когда все трассы были завалены снегом, и сезона дождей, практически смывавших все живое, можно было проехать от Туна вниз по долине через несколько более мелких городков, а потом вниз по течению реки Камалан до самого Сиккима; там, если погода позволяла, у автомобилиста даже был выбор: поехать налево, в сторону индийского Дарджилинга, или направо, к Лхасе и Тибету. Кроме того, сохранились еще остатки дороги от Туна назад, через горы; она опоясывала столицу и позволяла тем, кто проявлял настойчивость, преодолеть перевалы, отделявшие Тулан от Индии; но и в этом случае возникали неизбежные сложности, а именно – переправа вместе с машиной по канатной дороге через реку Хундэ.
«Роллс» дергался из стороны в сторону и прыгал вверх-вниз. Я с трудом удерживалась на сиденье. Крайне неуютно было ехать в машине без ремней безопасности, поскольку ручки и кожаные петли не давали даже мало-мальского ощущения надежности.
Перед поездкой я натянула на себя чуть ли не все, что имелось в моем багаже. Но все равно, меня несказанно радовала небольшая дровяная печурка в углу салона. Не иначе как это усовершенствование было делом рук местных умельцев: ребят из «Роллс-Ройса» хватил бы удар, но зато окна не замерзали от моего дыхания. Я решила, если доживу, подыскать себе во второй половине дня одежду потеплее.
Дорога, поднимавшаяся вверх, петляя среди столичных зданий, состояла из больших плоских валунов, заполнивших раздвоенное русло канавы-речки-улицы. Как объяснил Лангтун, в городе существовала только одна главная улица, поэтому решено было спланировать ее с таким расчетом, чтобы она захватывала наибольшее число важных зданий – этим и объяснялась ее безумная траектория: она вдруг поворачивала на сто восемьдесят градусов и спускалась вниз, чтобы, к примеру, не обойти министерство иностранных дел, консульства иностранных держав (то есть Индии и Пакистана), пользующийся известностью храм или любимую горожанами чайную.
Туланские здания – по крайней мере, нижние этажи – были в основном сложены из грубо отесанных глыб темного камня. Стены были не совсем вертикальные: постройки расширялись книзу, как будто начали подтаивать.
В большинстве своем дома были на вид старые, но ухоженные; многие щеголяли свежей двухцветной окраской, а некоторые гордо выставляли напоказ яркие настенные росписи и цветные фризы, изображающие картины индуистского мира духов, но в туланском варианте: несчастных грешников сажали на кол; их пожирали демоны и терзали хищные птицы; с ними, плотоядно оскалившись, извращенно совокуплялись яки-минотавры в роскошном убранстве; с них заживо сдирали кожу ухмыляющиеся драконы с грозными кинжалами в лапах – маркиз де Сад был бы в восторге.