Я кивнул, хотя услышанное показалось мне слишком заумным. Философия всегда вредит практике. Для меня вопрос стоял предельно конкретно: «Кто и почему?» Даже без «Почему?», просто «Кто?». Соломоныч же мне втирал, что Михаил жил неправильно, и в этом, дескать, все дело.
Я кивнул:
– Понимаю.
– Поэтому единственное, чем я могу вам помочь, заключается в следующем… – Моисей Соломонович опустил седовласую голову, и я почувствовал, что ему очень не хочется говорить то, что он собрался сказать. – Михаил хотел отойти от дел. Он собирался приехать ко мне… Переехать на ПМЖ. Почти все бумаги были оформлены, и мы планировали, что уже в мае он переберется.
– Он мне ничего не говорил… – Еще неделю назад я бы голову отдал на отсечение, что Мишка будет со мной до конца. А он, оказывается, собрался линять. И думал сделать это втихаря.
– Знаю. Поверьте, молчание давалось ему тяжело. Он понимал, что поступает не очень порядочно. Но сделанного не вернешь…
– Какие еще сюрпризы у вас припасены?
– Никаких. Кроме одного. У него ведь пропал портфель с документами. Не знаю, какие бумаги там были еще, но могу сказать точно: там было все для выезда в Тель-Авив.
Я вспомнил, как мне докладывал Цыганков: ничего ценного не похищено. Ничего такого, что могло бы затруднить нашу работу своим исчезновением, или принести неприятности, попади оно в посторонние руки. Похищать портфель смысла не было. Но про израильские документы Лев Валентинович осведомлен не был. А они, значит, пропали… Что это меняет? На первый взгляд ничего. Для кого-то могло иметь смысл украсть бумаги, чтобы затруднить процедуру отъезда. Но если Кушнер мертв – какой смысл в его анкетах и загранпаспорте?
– Он мне ничего не говорил, – повторил я. – Его отъезд стал бы для меня серьезным ударом. В нашем кругу так не делается.
– Знаю, – кивнул Мишкин отец. – Но он был не совсем из вашего круга…
Я внимательно посмотрел на собеседника:
– Если бы мне стало известно об отъезде, я бы с Мишкой поговорил, очень серьезно поговорил! Может, мы бы поссорились до конца жизни. Но убивать его я бы не стал. Тем более, подсылать киллера.
– Я пришел к такому же выводу…
Медленно, вдоль ряда машин, на которых приехали гости, мы двинулись к кабаку, на крыльце которого стоял Цыганков, обеспокоенный моим долгим отсутствием.
– Кто вам сообщил об убийстве?
– У меня тут остались друзья.
– Они же и про портфель рассказали?
– Конечно. Я знаком со всеми материалами следствия. С некоторых документов мне даже ксерокопии сняли.
– Понятно… Где сейчас Ольга?
– Ольга? Не имею понятия!
– Да?
– Я удивился, что ее нет на похоронах.
– Стало быть, вы с ней знакомы. Она исчезла, – сказал я, внимательно наблюдая за лицом старого Кушнера. – Ушла из дому – и с концами. Более того, прихватила Мишкины деньги.
Кушнер кивнул:
– Да, он сделал так, чтобы она могла распоряжаться какой-то частью его средств. О размере суммы я имею только общее представление. Думаю, не больше пятидесяти тысяч долларов. А основные деньги он давно перевел за границу. Как и вы, Константин Андреевич… Честно сказать, мне эта Оля не нравилась. Я бы предпочел, чтобы он женился на еврейской девушке. И женился там, в Израиле. Но повлиять на его выбор я не смог. В этом вопросе он был непреклонен.
– Вы виделись с ней?
– В феврале он приезжал с ней в Австрию, на горнолыжный курорт. Я прожил с ними три дня. Она мне не понравилась. Я честно ему об этом сказал, но Михаил остался при своем мнении. Он был уверен, что лучшей ему не найти.
– Чем же она вам не понравилась?
– Сложно сказать. Во-первых, я был сильно удивлен. Для вас, наверное, не секрет, что в юности он был влюблен в Ингу… Простите, забыл ее отчество. Когда она стала вашей женой, для него это было сильным ударом.
– Вот как?
– Он старался не показывать вида, и уж тем более, не имел к вам претензий. Он объяснил себе, что его любимая девушка выбрала из вас двоих лучшего и что это было ее полным правом. Я был уверен, что все эти годы он ищет кого-то, похожего на вашу жену. И тут Ольга! Это во-первых. А во-вторых, мне кажется, она на него плохо влияла. Понимаете, при всей своей прагматичности, Миша в душе был романтик. Дела, с которых вы начинали, были для него своего рода игрой, такой вольной интерпретацией баллады о Робин Гуде. Защитить девушку, отобрать у богатых, бросить вызов соперникам… А Ольга – сплошной прагматизм. Как мне представляется, она просто увидела тугой кошелек и вцепилась в него всеми руками. А вся эта болтовня о любви – просто антураж для изымания денег. Хотя, надо признать, получалось у нее убедительно! Значит, вам неизвестно, где она сейчас? Что ж, не вижу ничего удивительного. Прикарманила то, до чего могла дотянуться, и смылась. Теперь ищет, к кому упасть в объятия…