Итак, если до шести от Бактрианы не будет вестей, в шесть я телеграфирую о выезде в Читрал.
Кстати, сегодня я получил письмо от Энвер-паши. Он сообщает, что написал большевистскому командованию, предлагая заключить мир, отдав ему Бухару. Я не знаю, глупость это или наглость — делать такое предложение стране, занимающей шестую часть мира, — человеку, в распоряжении которого всего несколько тысяч плохо вооруженных бандитов.
До шести осталось восемь минут.
Шесть. Пора отправлять депешу. Бактриана, ты будешь наказала.
Маленький четырехугольный листок, покрытый цифрами, имеет магическую силу. Он перенесется через воздушный эфир, чтобы попасть в проволочную паутину радиоприемника. Цифры превратятся в бумагу — миллионную частицу бумажного моря, наполняющего канцелярии. В пяти разных частях мира задвигаются щупальцы, переместятся пушки и человеческое мясо, и стальные птицы будут летать, выплевывая на землю огненную слюну.
Поднявшись на крышу, я невольно вдохнул аромат цветов, одуряющий и в то же время нежный. Ночь была теплая, звездная, луна освещала край дома и угол сада, оставляя беседку и примыкающую к ней радиобудку в темноте. Антенна светилась и была похожа на стальную паутину, висящую в воздухе.
Я перешагнул через порог беседки и остановился, увидя фигуру, закутанную с головы до ног в черное покрывало. Невольно рука моя потянулась к заднему карману, где лежала маленькая стальная игрушка с запасом на шесть смертей.
Тогда фигура сделала движение, покрывало упало к ее ногам.
Это была Бактриана.
Глава XXVI
ЭНВЕР ДОЛЖЕН БЫТЬ УНИЧТОЖЕН
Каждый день и час раскрывали секрет обаяния Бактрианы. Оно заключалось в самом полном сочетании физического совершенства с исключительным умом и большими и разносторонними знаниями.
Хотя Бактриана формально царствовала, но не правила, тем не менее, она управляла государством, часто обходя Совет Тринадцати. Считается, что английский король тоже царствует и не правит, а между тем, сколько самых важных мероприятий вышли окольным путем из Букингемского дворца.
И теперь Бактриана развивала бешеную деятельность, организуя помощь Энверу.
Я получал об этом сведения от Дизаны, которая испытывала удовольствие, рассказывая о новых доказательствах любви Бактрианы к Энверу.
Первые дни я был опьянен Бактрианой. Меня охватывало глубокое безразличие ко всему, что было до или могло быть после наших любовных свиданий. Но понемногу, так же, как вода, просачиваясь в землю, захватывает все новую и новую площадь, чувство любви переместило центр моих интересов в одну точку. Эта точка дрожала, удлинялась, вытягиваясь в линии и превращаясь в горящие буквы огненного слова: Бактриана.
Однажды, лежа на тахте в голубоватой спальне Бактрианы, я следил за бледными лучами только что родившегося утра. Туманный свет оседал на стеклянном потолке, наполняя комнату таинственным полумраком.
Мои мысли ползли сонно и лениво, и в них, как в медленно пущенной кинематографической ленте, проходили события последних дней.
Энвер-паша уехал неделю тому назад. События в Бухаре развивались так быстро, что он не мог ждать. Бактриана не скрывала своего горя. Ее страстная натура не могла примириться с необходимостью расставания. Он сказал: «Я вернусь после победы». И она стремилась ускорить эту победу всеми средствами. Любовная связь со мной была одним из них. Она требовала от меня оружия, денег, депеш в Лондон, хвалебных рапортов о достоинствах Энвера. Это была проституция особой марки.
Я любил женщину, а вместо этого владел лишь ее телом, похожим на твердый и теплый алебастр. Я не имел никакой власти над ее умом и чувством. Это бессилие оставить по себе следы какого-нибудь влияния на ее душу приводило меня в бешенство.
Проклятый Энвер, отсутствуя, присутствовал повсюду, и его невидимая тень стояла между мной и Бактрианом.
Победив, он стал бы владеть Бактрианой нераздельно, но и теперь, в период неудач, он целиком занимал ее воображение. Каждый новый гонец с плохими вестями приводил ее в полное отчаяние, которое сменялось еще более энергичной организацией помощи восставшим. С каждым нашим новым свиданием она становилась озабоченнее, холоднее, и ее ласки носили характер унизительного пренебрежения.
Я потянулся, пошарил рукой, достал сигару, закурил и, одев пижаму и туфли, стал расхаживать по комнате.
«Нет, — думал я, — или свет сделался мал, или двум людям в нем стало по-настоящему тесно».
В коридорах и во дворе мяукали и рычали звери, совершая свой утренний туалет В казармах играла труба. Кричали последний раз петухи. И прежде, чем окончательно родился день, в моей голове созрело законченное решение: Энвер должен быть уничтожен.
Несколько часов спустя я послал следующую телеграмму в Индию:
«Наступил момент, когда необходимо мое личное присутствие в Бухаре. Прекратите всякую высылку оружия и денег до моих указаний с места».
Глава XXVII
О СУРЕ КОРАНА «СОЛНЦЕ»
Северная часть дворца примыкала к саду, террасами спускавшемуся к озеру, всегда спокойному и как бы наполненному ртутью, подобно грандиозным зеленым ступеням лестницы гигантов. По обеим сторонам площадок сплошной стеной тянулись к небу стройные кипарисы. Громадные, старые, похожие на грибы кедры высились на фоне зеленой, сочной и яркой травы. Вода оросительных каналов стекала сверху небольшими водопадами, играя на солнце серебристой водяной пылью.
Спокойствием вечности веяло отовсюду, и каждый куст, ежегодно умирающий и расцветающий вновь, говорил:
— «Пусть мысль твоя не обгоняет этой минуты, — в этом тайна успокоения»[73].
Я лежал на траве, читая вслух суру из Корана «Солнце»:
Я повторил про себя последнюю строчку: «Кто загрязнится, — тот пропал».
С детства и до самого последнего времени моя жизнь текла ровно и спокойно, без потрясений и неожиданностей, между брекфестом[74], ленчем[75] и обедом, книгой и письменным столом. О великой войне я знал лишь по газетам и рассказам других. У меня была невеста из одной близкой нам семьи, и я ее любил ровно столько, сколько это полагалось для того, чтобы считаться женихом.
Никто никогда не отмечал во мне никаких страстей, способных отвлечь меня от науки. Даже спортом я увлекался в меру. И вот странное перемещение в другую обстановку неожиданно вскрыло во мне какого-то другого человека.
Этот новый человек во имя женщины, возбудившей его страсть, сказался способным предать интересы Великобритании и совершенно хладнокровно решил уничтожить человека, помогать которому входило в его задачу. Новый лорд Пальмур овладел женщиной при помощи шантажа, зная, что она его не любит. И все это не возбуждало в нем ни малейшего сожаления или угрызения совести.
Так, удивляясь самому себе, я в то же время спокойно обдумывал детали разговора с Бактрианой о своем отъезде в Бухару.
— Наше расставание не будет долгим, — говорила Бактриана, держа мое лицо в своих ладонях. — Вы и Энвер — два таких человека должны победить.
— Вы ошибаетесь, моя дорогая. Тут борются не люди между собой. Две системы противопоставляются друг другу. Кнутом, умом, мечом и деньгами Англия главенствовала над миром. Система большевиков разоблачает эти способы и внушает народам, что они могут жить самостоятельно. Нам не страшны самостоятельные монархии. С королями и эмирами, шейхами и султанами можно было бы договориться. Но этого нельзя сделать с так называемыми рабочими и крестьянскими правительствами, мечтающими об освобождении от опеки иностранцев.