Когда все вещи были внесены, Джаст распрощался со мной, пообещав навестить меня на другой день.
Я с нетерпением вошел в спальню, надеясь в первый раз заснуть под крышей после двухмесячного пути. Вся ее мебель состояла из мраморного ложа в глубине ниши, стоявшего перед ним круглого большого зеркала, которое держал на голове серебряный Аполлон[52], и высокого светильника-канделябра, сделанного в виде змеи, вытянувшейся в высь и извергающей из пасти пламя.
В комнате был небольшой бассейн-ванна, наполненный водой.
Я только что начал расстегивать пряжки своих походных ботинок, когда в комнату вошла женщина среднего роста, в белой тунике, подпоясанной белым шелковым шнуром. У нее было бледно-матовое лицо, гораздо светлее тех, которые я видел до сих пор; пробор, разделявший гладко причесанные волосы, горящие черные глаза и правильный овал лица. Туника нисколько не скрывала ее упругого и стройного тела.
Я был так удивлен ее появлением, что замер, держа в обеих руках по длинному шнурку от ботинка. Она смотрела на меня и я на нее. Молчание становилось глупым. Я не знал не только, что сказать, но и на каком языке говорить.
Наконец, она заговорила на чистейшем санскрите, но с странными вводными частями — он, ос — и с переходом звуков рс и тт в рр и сс. Это было явное вмешательство аттического диалекта с его округленностью и законченностью форм и гибкостью синтаксических соединений. Это были осколки языка, на котором писали Ксенофонт, Платон, Демосфен, Софокл и Аристофан[53] и который сделался при дворе Александра Македонского разговорным языком.
— Мое имя Дизана, а моя обязанность — вас развлекать и ухаживать за гостем.
«И, по-видимому, следить за мной», — подумал я.
— Хорошо. Приходи завтра, я хочу с тобой поговорить.
Она помедлила немного, потом улыбнулась я вышла.
Я разделся, влез в ванну и заметил, что вода в ней втекала и вытекала беспрерывно, в то же время держалась на одном уровне. Вода меня разморила, я почувствовал, как меня охватывает сон и, добравшись до своего довольно твердого ложа, сразу заснул.
Я начал просыпаться от странного ощущения. Неясное сознание чьего-то пристального взгляда и каких-то прикосновений заставило меня открыть глаза.
Я увидел перед собой очень близко наклонившееся лицо Дизаны. Она смотрела на меня прямо в упор своими большими черными глазами, держа мою голову в своих ладонях. Ее дыхание меня обжигало. Я испытывал одновременно желание крикнуть на нее, рассердиться и не отпускать, сжать в объятиях. Действительно, от этой женщины исходила могучая сила женского тела, аромат молодости и обаяние необычайной красоты.
Осторожность пересилила желание.
Я привстал. Она отодвинулась медленно на край постели.
— Зачем ты это делаешь? Кто тебе позволил сюда войти?
— Ведь ты же сам мне сказал, чтобы я пришла завтра. Сейчас уже день.
А потом она замялась:
— Я должна тебе понравиться, иначе зачем я буду нужна?
Я начал ее расспрашивать, и то, что она рассказала, было очень интересно.
Она была рабыня из племени Вай. Оказывается, все рабы делились на три категории: первая категория была просто рабочей силой. Во второй категории были так называемые рабы удовольствий — сюда относились женщины очень красивые и обученные музыке и танцам. И, наконец, к третьей, высшей категории, принадлежали выдающиеся люди, захваченные во время войны: крупные военачальники, главы целых племен, техники-строители.
Только первые две категории продавались и покупались. Рабы третьей категории находились в распоряжении государства и ничем не отличались в смысле прав и своего внешнего вида от остальных жителей.
Дом, в котором я жил, принадлежал государству, но обычно был пуст. Только накануне моего приезда были присланы сюда дворцовый чиновник, несколько слуг и Дизана.
Обычно она среди нескольких сот других женщин состояла в гареме «Тринадцатого». О Тринадцатом Дизана говорила со страхом. Он один управлял всем государством, двенадцать остальных старшин были подчинены целиком ему. В его лице совмещалась и исполнительная и законодательная власть. Но, очевидно, и сам Тринадцатый подчинялся какому-то высшему лицу. Что это за лицо — нельзя было понять. Каждый раз, когда о нем заходил разговор, Дизана начинала бледнеть и просила меня прекратить разговор, говоря, что нельзя раздражать «Имру».
Имра считается богом-создателем, и это лицо, раз оно с ним связано, должно обладать тоже божественными свойствами.
На религии кафиров, так же, как и на всем укладе жизни, ясно отпечатано влияние греков, пришедших сюда из Балха и создавших здесь новое государство. Зевс[54] — превращен в Имру, Марс[55] — в Гиша, Венера[56] — в Дизану.
Я попробовал ее расспросить о других странах, о Бухаре, об Афганистане, об Индии. Она не имела о них никакого представления. Ее мир замыкался узкими стенами города, за которыми были долины и дальше цепь гор, а за нею неизвестный мир.
И все же это была женщина, обаяние которой могло соперничать с прелестью наших леди, всю жизнь разъезжавших по свету в салон-вагонах и с бедекером[57] в руках.
Глава XVI
СОВЕТ ТРИНАДЦАТИ
Испытывали ли вы когда-нибудь восхищение человеческим гением, сознание того, что мысль человека побеждает все — стихии, пространства, время?
Когда последняя часть радиостанции, установленной на крыше, была собрана и я, одев наушники, начал вызывать в бесконечном земном эфире Пешавер, я испытывал радость от мысли, что здесь, в горах, в пределах таинственного государства, неизвестного миру, я один могу, как сказочный бог, сноситься со всей вселенной.
— Пешавер, Пешавер, Пешавер, — уносились слова в пространство. — 305В, 305В, вызывает 305В.
Минуты казались годами. Кровь застывала в жилах. В виски ударяла кровь.
— Пешавер — 305В вызывает Пешавер, 305В.
Мотор дрожал, сотрясая дом эпохи эллинов, издавая неведомый здесь и тревожный гул. Искры на мачте зажигались и тухли в темноте.
Внизу была земля, по которой не ступала нога европейца. Человек завоевал, прежде всего, землю, потом море, потом воздух. Но по этой земле никогда не ходила нога человека иного племени.
А в воздухе, — воздух был наполнен звуками. Они блуждали, как тени, сталкивались, перебивали друг друга.
— …Кушка… говорит Кушка… вызывает Кабул полпреда… Дели, Дели, Дели вызывает Лондон.
— Слушайте башню Эйфеля… Говорит башня Эйфеля. Вчера…
Но Пешавер молчал. Пешавера не было.
Может быть, моя станция испортилась, передача невозможна. Я буду слышать весь мир, но не смогу передать ни одного слова. Тогда…
— Пешавер слушает 305Y, слушает 305Y…
Длинные ряды цифр уходят в пространство. Наконец, все. Последняя фраза — «Ответа жду завтра в 12 часов» — передана и я снимаю шлем.
Какой-то звук заставляет меня обернуться. Среди деревьев сада-крыши у самой лестницы, идущей вниз, стоит Джаст. Сзади него, испуганная, жмется Дизана.
— Что это такое? — спрашивает он.
На его лице нет ни тени страха. Оно полно напряженной мысли и сосредоточенного любопытства.
— Это машина смерти, — говорю я серьезно.
— Мне это не кажется. Впрочем, я полагаю, что мы сумеем определить ее назначение. Я пришел не за этим. Я должен доставить вас в Совет Старейшин. Поторопитесь.
Я спускаюсь, указав ему на необходимость отдать распоряжение, чтобы никто не прикасался к аппаратам.
Внизу нас ждут несколько всадников с конями. На них флажки голубого цвета. Двое людей держат под узды большого белого коня в отделанной золотом сбруе. Джаст указывает мне на него рукой. Я сажусь. Конь вскакивает на дыбы, потом прижимает зад и дергает мордой. Но я натягиваю поводья, почти разрезая ему губы.
54
Зевс — главный бог древнегреческой религии. Первоначально был богом света, ясного неба, затем царь всего мира, отец богов и людей, хранитель правды и порядка, государственной и семейной жизни.