Бросив случайный взгляд на площадь перед часовней, Скрич понял, что бояться очень даже стоило. Аромат, исходящий из церкви, тянулся к площади, где на пути телеги встала одинокая фигура. По запаху скавен определил, что это — одна из человеческих самок. Когда она спешно прокладывала себе путь через площадь, от её белоснежной развевающейся мантии и длинных тёмных волос раздавался аромат ладана.
С растущим беспокойством Скрич наблюдал, как женщина встала на пути повозки и, раскинув руки, загородила проезд. Суровым голосом она велела крестьянам остановить телегу и не слезать с мест. В её голосе была такая властность, что рабочие, вышедшие было из складов, тоже встали как вкопанные.
— Эти люди принесли смерть в наши стены, — произнесла женщина, махнув своей худощавой рукой в сторону мешков с зерном. — Груз нужно немедленно сжечь! Хвала милосердию Шалльи, что мы успели вовремя.
Работяги повытаскивали из-под своих роб соломенные куклы-обереги и принялись плевать на эти уродливые фигурки, чтобы отвести от себя сглаз. Проделав этот ритуал, они поспешили обратно на склады собирать дерево для костра. Сидящие в повозке крестьяне беспокойно переглядывались. Они с тревогой наблюдали за тем, как увеличивалась груда поленьев, и лица их становились всё бледнее.
Когда куча достаточно выросла, женщина обратилась к людям в повозке.
— Вы внесли сюда это зло. В наказание вы его и уничтожите.
Она указала рукой на телегу и на костёр.
— Не им сжигать чужую собственность! — прогудел чей-то сердитый голос.
Говорящим оказался широкоплечий, крупного телосложения мужчина, чьё мускулистое тело только начало покрываться жирком, а волосы — седеть. По сравнению с овчинными тулупами и штанами деревенских мужиков его бордовый плащ и брюки из тонкой парчи казались верхом изящества. На шее висела тяжёлая пектораль с красивым гербом. Рядом с ним по бокам стояли двое мужчин в потрёпанных кольчугах, бляхи на груди свидетельствовали о том, что это староста и возный.
— Милорд бейлиф, — повернулась женщина к своему собеседнику, — мне кажется, вы не понимаете…
— Чего я не понимаю, так это, по какому праву уничтожается собственность моего господина, — рявкнул на неё мужчина. — Вы, верно, забыли, сестра Кэтрин, но вся деревня Морберг, её жители и земли окрест принадлежат барону фон Грайцу. И мой долг — защищать собственность, принадлежащую его светлости!
Жрица лишь недовольно поджала губы. Браниться с бейлифом она и не думала — чтобы убедить его, одних слов будет мало. Тихо шепча молитвы Шаллье, Кэтрин подошла к повозке; виллане посторонились. Ладонь жрицы окутал потусторонний свет, молитвы звучали всё жарче, а свечение становилось сильнее.
Бейлиф смотрел, как сестра Кэтрин погрузила сияющую ладонь в прореху на одном из мешков. Когда она вытащила руку, её пальцы были запачканы серой грязью, а свечение померкло. Она вытянула руку, так чтобы барон, и все, кто собрался на площади смогли увидеть. На крики бейлифа из окон высунулось множество любопытных лиц, и сейчас зрители тревожно заохали. Они уже видели, как жрица вытягивала заразу из больного, но чтобы из мешка с зерном — такого прежде не случалось.
Сестра Кэтрин прикрыла глаза, повелевая силам богини очистить скверну, которую она навлекла на себя. Живительный свет снова собрался вокруг её руки, но на этот раз он явился не так быстро. Под очищающим сиянием серые пятна начали съёживаться и скоро совсем исчезли. От перенапряжения жрица чуть было не повалилась на колени, её трясло. Магия брала своё.
Бейлиф поморщился, ему было не по себе от проявления колдовства, ставшего живым напоминанием о том, что есть кто-то выше его. Он взглянул на толпу крестьян и на испуганные лица своих стражников. Представление Кэтрин покорило их. И именно по этой причине бейлиф не намеревался сдавать позиции — дело уже касалось не просто пары мешков зерна. Теперь вопрос был в том, кто будет хозяином Морберга?
— Изящный трюк, — произнёс бейлиф, медленно хлопая в ладоши. — Видел я в Мордхейме, один фигляр тоже показывал фокусы.
— Так они подвесили эту тварь за пальцы и брюхо ему распороли. Видела когда-нибудь, как колдуны дёргаются, когда им набивают чесноком…
От угрожающего рычания лицо мужчины перекосилось.
— Это никакое не колдовство, но божественная милость Шалльи, — пролепетала сестра. — Да, много священников были забиты паствою своей, когда проявление божественной магии принималось за ворожбу…
Она заставила себя собраться с духом, выпрямилась и снова указала на повозку.
— В этих мешках зараза.
Среди жителей прошёл испуганный шёпот; бейлиф нахмурился.
— Я не собираюсь сжигать урожай из-за каких-то фокусов! — рявкнул бейлиф. — Император Борис объявил, что новый налог должен быть уплачен до первого снега, и барон приказал мне проследить, чтобы Морберг смог выплатить и его и любой другой налог, которым Император сочтёт нужным обложить нас этой зимой!
Он щёлкнул пальцами и махнул стражникам. Те с явной неохотой подошли к телеге. Отставив в сторону копья, они взялись за мешок и принялись ворочать его.
Мешок упал наземь, и ткань, разорванная копьями стражников и рукой сестры Кэтрин, разошлась, вывалив содержимое прямо на площадь. Раздались крики ужаса. Глубоко в мешках, перемешанные с зерном лежали несколько клубков волос. Человеческие скальпы!
Бейлиф отшатнулся от ужасного зрелища и сложил знак Ульрика.
— Помилуйте, боги! — воскликнул он.
— Чума, — раздался тихий, усталый голос Кэтрин. — Я почувствовала, что она скрывается там, в мешках, но даже подумать не могла, что это поместили туда намеренно.
Она нахмурилась и зло посмотрела на двух крестьян, доставивших зерно в деревню.
— На такую ересь способны только слуги Повелителя Мух.
Назвав имя мерзкого демонического бога, она сложила пальцы в знак голубя, чтобы Дедушка не смог её услышать. Жители деревни тот час же принялись делать схожие жесты — в их широко раскрытых глазах читался ужас от одного только упоминания о Древней Ночи и Губительных Силах.
Один из вилланов упал на землю. Ползая на брюхе перед жрицей, он уверял её в своей невиновности.
— Мы не знаем, откуда там взялись эти скальпы! Их кто-то подложил!
Бейлиф зло глянул на испуганного человечка.
— Всяк еретик невиновен, как его схватят. Взять этих ублюдков! Сожжём их вместе заразой!
Староста и возный с радостью убрались от телеги. Они начали было вязать вилланам руки, как вдруг староста в ужасе завопил и отскочил от заключённого, как от огня. Отпрыгивая, он зацепил рукав крестьянина, и тот оторвался, обнажив левый бок бедняги.
Собравшимся на площади жителям предстало скопление мерзких чёрных бубонов подмышкой несчастного. Все вопросы отпали сами собой — в повозке была чума, и заражено было не только зерно.
— Сжечь их! — прорычал бейлиф, тряся на стражников кулаками.
Те с очевидной неохотой двинулись вперёд, сгоняя крестьян копьями прямо к костру.
Сестра Кэтрин перегородила им дорогу.
— Не делайте этого, — сказала она, — Это мерзость. Неужели вы совершите насилие перед входом в храм Шалльи? Оскорбите богиню в час, когда нам всем так нужна её милость?
— Уйди с дороги, — приказал возный. — Эти люди пытались провезти чуму в нашу деревню.
— Может быть, они не знали, что везут, — возразила жрица. — Может, они невиновны?
— Знали или нет, но они принесли чуму в мою деревню, — рявкнул бейлиф. — А один, или уже оба — больны. Единственный способ обезопасить деревню — сжечь их и всё, что они притащили с собой!
Рёв бейлифа пробудил страх, глодавший нутро жителей деревни. Кричащая толпа повалила на площадь, торопясь скорей разжечь костёр.
Сестра с отвращением отвернулась. Она не желала принимать участие в том, на что были вынуждены пойти люди. Шаллья покровительствует милосердным и человеколюбивым, каждая жизнь для неё священна. Как бы ни было это разумно, принять безжалостного убийства двух человек Кэтрин не могла.