— Ректор Академии… Именно поэтому вы в ней смогли преподавать.
— Именно так.
Пазл вновь начал потихоньку складываться.
— Но ведь Бронсерн его убил.
— Упертый дурак этот Бронсерн, — вздохнул Летов. — Ничуть не лучше твоего Чон Сука. Я ведь все сделал, чтобы вы нашли нашу униформу у него в кабинете, а вы только пол здания разнесли.
— Униформу?
Томас посмотрел на тело Профессора. На плащ, гриммуар и на осколки серебрянной маски.
— Правильно думаешь. Так мы одевались во время операций. Никому не хотелось светить лицом — у демонологов ведь могли быть родственники и друзья.
— Вы хотели подставить Бронсерна.
— Я хотел, чтобы он ко мне присоединился. Что все они ко мне присоединились! Но они размякли. Разжирели. Стали слабыми.
Летов говорил с нескрываемым отвращением.
— Тогда я решил использовать их. Не было ничего сложного в том, чтобы навести Стражей на один ложный след, а Бронсерна на другой. Все по науке твоего Профессора — одни камнем, двух зайцев.
— Бронсерн решил, что Маска — это Ректор и убил его.
— А стражи должны были прикончить его самого, но… — Летов развел руками. — Все приходиться делать своими руками. Даже на это Корпус оказался не способен.
Как Томас не вертел осколки пазла, а те все не хотели собираться в единую картину.
— Но, при чем тут я?
— Ах да, — Летов хлопнул себя по лбу. — Твоя история…
Печать вокруг светилась все ярче, времени оставалось все меньше — а пушка так и не выстрелила.
— Ну, у нас есть еще пара минут, так что я задам тебе весьма простой вопрос, — Летов снова сел на корточки. Он посмотрел в глаза Томасу и спросил: — Как звали твоих родителей?
Что за дурацкий вопрос.
Его родителей звали…
Его родителей звали…
— Что? — пробубнил Томас. — Почему я не могу…
— А выглядели твои бабушка с дедушкой?
Они были обычными. Обычными… Обычными, расплывчатыми, собирательными образами, за которые Томас сейчас никак не мог ухватиться.
— Ты залез ко мне в голову?!
Летов опять засмеялся.
— А твой день рождения. Хоть какой-нибудь, до Раевского, ты помнишь?
Конечно он помнил.
Он должен был помнить!
Проклятье, он ведь был с родителями в тот день!
Но, какой это был день?
И почему его родители тоже размыты. Почему, он не может вспомнить…
— Как выглядела твоя мать, Томас? Разве мог сын забыть, как выглядела его мать? Или, может, у тебя есть их фотографии?
Его мама. Она… Она…
Фотографии… Почему у него нет их фотографий…
— Убирайся из моей головы!
Летов продолжал смеяться.
— Ты знаешь, что я ничего с тобой сейчас не делаю. И ты знаешь, что я прав. Всегда знал. Тебе ведь Бронсерн сразу показался знакомым, да?
— Нет. Проклятье, нет!
— Кто принес тебе извещение о их смерти, Томас?
— Заткнись.
Летов схватил его за волосы и вздернул, вглядываясь в глаза.
— Кто принес извещение?! — зарычал он.
— Проклятье. Проклятье!
— Кто?!
— Бронсерн! — закричал Томас, вновь вспоминая тот день.
И только сейчас, спустя годы, закрытое фуражкой лицо стало для него ясным и отчетливым. Это был декан боевого факультета, стальной маг Бронсерн.
— Тогда, во время Битвы за Мурманск, по моей просьбе нас забросили в тыл, — внезапно начал рассказывать Летов, а Томас лежал на снегу и хотел завыть, но не мог. Он снова падал в бездну. — Меня тогда, после смерти Алены, немного переклинило. Я не мог остановиться — гонялся по пустоши за гигантами. Совсем не заметил, как отбился от отряда. А когда нашел… Раевского уже не было. Остальные мне сказали, что наткнулись на что-то. Что было сражение, в ходе которого Профессора сильно ранило., но он выжил и вернулся в город.
Летов поднялся и подошел к старому другу.
— Я еще тогда понял, что они что-то скрывают от меня. Слишком они были… не такими как обычно. Будто увидели что-то… А потом нас, по просьбе Раевского, расформировали. Демонологами занялся тогда еще не Корпус Стражей, но его зачатки. Косили их без разбору. Под ноль. Я долго не понимал, почему. А потом, внезапно, столкнулся со старым товарищем в магазине. Вот просто как в дурацком кино — стояли в одной очереди. Раевский, я и, — Летов обернулся к Томасу. — и ты. Мальчуган лет восьми.
Томас пытался дышать, но опять не мог. Он силился вспомнить хоть что-нибудь о своей семье, но… не мог. Образы, которые были у него в голове, распадались, стоило к ним прикоснуться.